Читать «Записки одной курёхи» онлайн - страница 105

– Неужели наш?.. – наверно, бормотал отец. – Пробки я вывернул. Разве что бомжи какие повадились?.. Господи, мне шестой десяток! Опять строиться?

Когда отец вернулся, мать с вызовом сказала:

– А чей еще дом мог сгореть? – Очередной пожар утверждал маму в нашей избранности. – Мы приговорены быть жертвой! Мы отмечены высшими силами. В этом году правит стихия очищающего огня, – а мой знак – Овен! Его курирует Марс!

Отец поехал в Жердяи.

Дожидались его с кашей под одеялом.

Отец стал рассказывать с порога:

– Крёстнин сгорел! Она померла, отгуляли сороковины – Степка и сжег. Помните, она слово взяла с него? На книге? Сжечь?

Степка на второй день после поминок Крёстной разложил костер на своей половине. Горело всю ночь, огненный хвост висел над оврагом и осыпал головешками дом тети Тони, хозяйки клевачих петухов. Та потом отмывала закопченные окна. Степка дожидался конца пожара, прятался в елках на задах. Его облаяла собственная собачонка, загодя спущенная им с привязи. На рассвете пришел в Солнечногорск, у жены Гали попросил чистое белье и рубашку – и сдался в милицию. Надоело, мол, в подполе и на чердаке сидеть! Степку день продержали в КПЗ и отпустили, дескать, заявления на тебя нет, – сами разбирайтесь с женой. Теперь живет у племянника в Малых Жердяях.

Наша семья свиделась со Степкой нынче в марте, прежде чем ему исчезнуть в просторах СНГ.

Я вернулась домой в девятом часу. В прихожей – не ступить, плотно наставлены раскрытые зонты. В мамину комнату дверь распахнута, видны ряд голов и бородатое строгое лицо человека, соединявшего в одном лице экстрасенса и проповедника, наставника, утешителя и прозорливца. У нас заседает группа «сдвинутых-продвинутых», как выражается папа, «Передовой Акрополь».

Отец неизменно встречал «учителя» издевательской фразой:

– Гляжу, поднимается медленно гуру!..

Симпатичных и живых участников семинара папа именовал «передоакропольцами», тупых и не в меру наивных – «заднеакропольцами».

Закончили говорить о Шамбале и Блаватской, читали из книжицы возвращенного на русскую землю богоискателя начала века. Теперь разбирали поведение ревнивого мужа – и жена тут же сидит. Говорят о возрастных проблемах своих детей. Гуру помогает обходить ловушки жизни. Все тут из ловушки в ловушку, как говорит отец.

Молодожены, каждый с приданым в два ребенка от первого брака. Или одинокая жизнь: развелась, коммуналка, дочь неделями не является.

Наставнику задавали вопросы о своих семьях. Одна пожилая дама спросила:

– Муж пьет. Дочь разводиться собирается. У меня радикулит. Скажите, это от кармы?

– Нет, все просто. У вас в квартире поселился представитель восьмой цивилизации.

– А какой он? – с тревогой спрашивает дама.

– Щас посмотрю. – Учитель водит рукой вниз-вверх и отвечает: – Зеленый, с красным шаром вокруг головы.

– Ах! – всплеснула руками дама. – Так и знала!

– Зина, – обращается гуру к своей ассистентке, сидящей рядом на низенькой табуретке, – объясни доходчиво.

«Ба! – удивляюсь я. – Да это же наша ведьма Зинаида, впоследствии кладоискательница, а теперь экстрасенс!»

– Да-да, сейчас объясню, – отозвалась она, – в стабильно-трансцендентном слое находится восьмая цивилизация. Она занимается восприятием мыслеформ других галактик и космических токов, а также регистрацией уровня локального излучения и скоплений Манвантары.

– Так, Зина, говори, что там еще у нас новенького? – повелевает прозорливец.

– Теперь наш пентакль и тетраграммон – святой Александр Свирский, – важно отвечает Зина.

– Ага! – радуется кто-то. – Другие так, не очень святые. А этот – очень! Его мощи после революции в Институте военной медицины исследовали. Не можем объяснить, говорят…

– Да. Теперь он наш поводырь в тонком мире. Деву Марию отчислили. Она теперь нас не курирует, – объясняет Зина.

– Как могут отчислить Деву Марию? – ужасается Валентина, сидящая рядом со своим конкурентом.

Формально дама-градобойца из Нальчика еще сохраняла пост главного духовного просветителя нашей семьи. Но, увы, только формально!

– И что такое тетраграммон? – воскликнула она, еще недавно проповедовавшая нам «Розу мира» с ее эгрегорами и хоххами. – Это вообще не русский язык!

Она шумно встает, двинув стулом, и уходит на кухню.

Я разделяю ее возмущение: лысый скучный инженер не может сравниться с ней, ее поэзией и всяческим изяществом – внутренним и внешним. Даже несмотря на некоторый прагматизм в виде тощего тюфячка на нашей кухне.

Да и маме этот новый «учитель» нужен единственно для того, чтоб отправить Валентину в ее прекрасный Загорск «с особенным небом». Чуть не год прекрасная жительница Кабардино-Балкарии обитала у нас на кухонной лавке – с перерывом на лето. И все время проповедовала нам – однако рок я слушать не перестала, к ужасу мамы. Может, новый гуру поможет? Он не лирик, как Валентина, у него все точно подсчитано: на сколько процентов я испорчена и сколько процентов данной космосом энергии надо приложить, чтоб освободить меня от моих пагубных увлечений.

Я пошла в кухню, где сиротливо лежал на лавке Валентинин свернутый матрасик с торчащей из него простыней. Рядом с ним сидела наша жиличка и экс-наставник, свесив голову.

За столом я увидела черноголового человека.

Глядела в оторопи: человек мне известный, а кто он? Узнала по темной грубой руке, державшей ложку. Степан, жердяйский Степка, пьяница, плотник, печник, любимец Крёстной и ее попечитель!.. Теперь вдобавок поджигатель. Зарос смоляными волосами – не узнать. Борода седая, топорщится во все стороны.

Я подсела со своей тарелкой. Они с отцом допивали портвейн, вспоминали позднюю осень в Жердяях.

Отец тогда жил из последних сил в наспех проконопаченной избе: достраивали веранду.

– Ты меня помучил, холера, – посмеивался отец, – помнишь, колотился за полночь, разбудил… плачешь. Порвало ленту конвейера, ты руку по плечо в навоз, камень нашаривал… Унижен, жалко тебя. Я не устоял, отдал тебе бутылку. Утром перед плотниками оправдывался: снег с дождем, а где я им возьму?

– Обманул я вас с Евдокией тогда, – повинился Степка, – не запускал руку в навоз. Поскользнулся и вывозился. Говорю Серому: пойдем, выставлю Петровича, жалостлив он, охоч да сантиментов.

– Отработаешь, – сказал отец.

Он обиделся:

– С тебя камин. В мае навезу глины.

– Проехало, Петрович… – Степка померк.

– Ты деревню мог спалить, – сказал отец.

– Твой дом далеко. Я был поддатый, конечно. Но голову не терял. Огонь тянуло на овраг. К тому же у Крёстненькой крыша была железная. Осела и накрыла огонь, не сыпало больше. Да и я до утра в елях простоял…

– Посадят, посылку пошлем, – сказал отец.

– Нельзя мне в зону, не выживу. Я старый. Два года лежит заявление соседа по Малым Жердяям. Он живет в Москве, к матери наезжает. Сука мордастая, родился для собачьей службы. Мало быть охранником, пошел в исполнители. В Бутырках был исполнителем, палачом. До пенсии. Толкнул меня на станции. Ух, у нас ненависть! Здоровый, – я ему по плечо. Упал ему в ноги, дернул, он навзничь. Я ему врезал по печенке! Поддатый был, – накатило. Быковат, за драку с дружинником сел первый раз. После первая жена, бухгалтер, посадила. Довела зудежом: мало денег! Так я выгреб ее тряпье из шкафа, изрубил топором… Летом вон в электричке встретил капитана райотдела. Знаем, ты спрятался в Жердяях, говорит. Сиди, пока не до тебя. Теперь второе заявление – поджигатель! Нынче заведут дело.

– Выживешь, Степа, – сказал отец. – Помнишь, рассказывал, как в карцере ночевал? Мороз под сорок, звезды видать сквозь щели. Спасался силой воображения. Будто лето и ты идешь по Свиной поляне.

– Не так, вдоль речки. За омутком было местечко, сходились с Галей. Мне семнадцать, ей шестнадцать. Тогда Крёстная подталкивала Галю: поди за Степу. У меня бы жизнь вышла другая, дети Галины наши б были… Эх, Крёстненька меня с того света бережет. Как сдался милиции, захотел отпроситься из кепезухи.

Отпускали, как же, тещу проводить в могилу. Слышу ее голос: сиди, не рыпайся. После Серый рассказал. Захватчики вызвали сына из Мурманска, оформлять полдома Крёстной на его имя. А дом сгорел и дыма нет! Сын захватчиков прикандехал на похороны с молотком за голенищем. Серого случаем не убил, – дружки перехватили руку. – Степка опять заговорил о Крёстной, прослезился: – Мой ангел, моя рыбка! Моей бабке сдула бельмо. Травы знала! Глядела свысока на жердяйских – и боялась. Я ночью газету читаю, просит: выключи свет, подумают ведь, будто ворожить собралась. А премудрая была. У нас корова сбежала, пять дней искали. Крёстной сказали, она посидела, глаза закрыла: там-то ищите, отелилась… Серый сходил, привел корову с теленком…

На прощание Степка повеселил общество и маленько обобрал. Он поставил кружку в нашей большой комнате, перешел в прихожую и отсюда метнул монету, так что она угодила в кружку. Предложил десятку тому, кто повторит его удар. За попытку требовал рубль.

Блаватская и наставник с его инопланетными цивилизациями были забыты. Ревнивый муж отдал Степке пятерку под возгласы разгоряченных игроков. Потом еще и еще. Рублей сто набрал Степка и отправился на вокзал.

Вслед за ним ушла и Валентина, наскоро попихав свои немногочисленные пожитки в рюкзачок:

– А еще духовные ученики! Устроили казино! – Сказала, оберегая свою гордость: – Мне здесь оставаться нельзя – а то дар потеряю.

В дверях я спросила ее, куда она идет. Сказала, уходит к подруге-астрофизику во Фрязино, теперь астрологу. Я поблагодарила ее. За то, что привносит в мир поэзию.

Мама наша с трудом переносит чужих, а уж при виде скопища готова забиться за шкаф. Жалуется, что не знает, о чем говорить, когда приходят новые люди, как их развлекать. Брезглива. Не пойму, как она все это время терпела Валентину?.. Только из великой любви ко мне: думала перевоспитать меня ее силами. Но Валентинин срок вышел – и маме подвернулся новый гуру, не последним достоинством которого было наличие собственного жилья в Москве. Однако это была крошечная квартирка в Бирюлеве по соседству с Иваном Кататоником. Туда бы никто из передакропольцев ездить не стал. А у нас трехкомнатная квартира, да еще в центре! Прихожая с комнату! Есть куда ставить кроссовки, ботинки и сапоги учеников, их зонты, сумки, пакеты и авоськи со страшными синими курами, железные сетки с яйцами, коробки с сухим иностранным соевым мясом и молоком – спасением для хозяек.

Я подслушала в коридоре: дескать, новый наставник посылал невидимые сигналы маме, настраивал ее на долговременное присутствие в доме новых людей. Но видно, не добрал, так что мама наша народ-то пустила, а вот под предлогом ремонта на унитаз доску положила – и ведро сверху. Вроде как не работает туалет. Побоялась заразы. Я, уплетая в кухне свежеиспеченный пирог и раздражая его запахом передакропольцев, видела, как Зинаида провела учителя в туалет и стояла на стреме в коридоре.

Наутро маме позвонил наставник и сообщил, что, судя по характеристике биополя, Степка типичный вампир и тянет у моего отца энергию. Отец на такое сообщение отмахнулся: «Степка не худшая из ловушек жизни». Вслед за главным экстрасенсом позвонила Зинаида и сказала, что квартира слишком загрязнена и занятия будут проводиться в другом месте.