Читать «Марки. Филателистическая повесть. Книга 1» онлайн - страница 12

«Неужели все изобретатели лишь только делают вид, что понимают, чем занимаются?» – мелькнуло в голове.

Тем временем Анна Амалия вывела Марию на улицу. Несчастное существо увидело свет божий. Я посмотрел в последний раз на неё. Глаза горели. Худое тельце поминутно дёргалось, будто в танце. Немалых трудов стоило Фурцелю перенести дочь в корзину и усадить там, связав верёвкою. Я заставил себя поглядеть на личико маленькой больной Марии. Она была настоящей красавицей в те минуты, когда приступы оставляли её. Какое горе для родителей! И как несправедлива бывает судьба не только ко взрослым, но особенно к детям! Знавший тайну творчества изобретатель не мог помочь собственной дочери.

– Так не забудьте того, что я вам говорил, – крикнул мне из корзины Фурцель.

– Прощай, Франц! Прощайте, Анна Амалия! Попутного ветра! – крикнул я.

Потом ухватился обеими руками за длинный канат, служивший якорем и примотал его конец к ближайшему дереву. Шар наполнился горячим дымом от печки. Я с трудом мог удерживать его на земле.

– Отпускай потихоньку, – крикнул мне Франц. – Теперь моя воздушная машина должна взлететь!

В глазах Анны Амалии стояли слёзы, мы помахали друг другу в последний раз. Вдруг из корзины раздался весёлый детский смех. Но смех длился недолго, его сменил жуткий нечеловеческий вой и гавканье. Внутренне содрогаясь, я поспешно отвязал якорь от дерева. Не знаю, слышал ли кто-то, кроме меня, страшный вопль одержимой.

Шар медленно взмыл в воздух и полетел, влекомый попутными течениями, в Германию. Путешествие обещало долгую дорогу, ибо наша пословица гласит: «Тише едешь – дальше будешь». А воздушные шары летают не быстро. Я ещё долго махал вслед моим новым друзьям рукой.

Когда шар скрылся из виду, время было уже позднее. Превозмогая усталость и боль в руках и ногах, я зажёг в моём новом доме свечи и отправился по этажам осматривать богатства. Со свойственной мне скрупулёзной точностью я принялся подсчитывать доставшуюся мне собственность. Начал с перечисления крупных предметов.

«Количество этажей в доме – 3»; «Количество жилых комнат – 6»; «Количество нежилых комнат – 4». Затем перешёл к более мелким вещам и сосчитал кровати. Их оказалось четыре. Много времени занял подсчёт подушек, одеял и постельного белья. Подробный список я приготовил для Вас, дорогой Александр Степанович. Когда занялся инвентаризацией кухонной утвари, за окном мелькнули какие-то тени. Я, признаюсь, не придал этому большого значения и вышел на улицу, держа подсвечник в левой руке, а блокнот в правой, чтобы в сарае подвергнуть учёту моих овец.

Но овцы, несмотря на мои усилия, бросались от меня в разные стороны. Так что я вконец утомился и отправился к себе в подвал – перекусить и отдохнуть. Я взял в подвале большой кусок свиного окорока, уселся на лавочку и собрался было насадить уже мясо на вилку, как вдруг сверху раздались звуки, имевшие своим происхождением попадание тяжёлого предмета в оконное стекло и вызвавшее разбитие последнего.

Поспешив наверх, я увидел, что дом окружён со всех сторон нерехтинцами. В свете факелов лица их были решительны и грозны.

– Где Фурцель? – крикнул мне какой-то человек, в котором я сразу признал местного поэта, который хотел угостить меня мутной жидкостью в самый первый день моего пребывания в городе.

– Его нет, друг мой, – ответил я, жуя окорок. – На воздушном шаре он полетел к себе.

– Куда?

– Куда-куда? Туда, в Ротенбург об дер Таубер.

– Колдун! – взвыла толпа. – Ломай тын, поджигай избу!

Со словами: «Гой ты, Русь, моя родная!» мой знакомый поэт бросил в дом крупный камень. В окна полетели и другие предметы и зажжённые факелы. Напрасно я просил жителей не тратить попусту свои силы. Объяснял, что дом Фурцеля сменил владельца, и больше никто колдовать не станет. Всё впустую.

Мне вспомнилась почтовая марка, посвящённая Крякутному. С неё радостный народ глядит в небо, человек на шаре взмыл над зрителями. Нет, неправду нарисовал художник.

Мне стало отчего-то грустно. Дом Фурцеля, подаренный мне ещё сегодня благородным хозяином, безвозвратно сгорел. Воистину, русский бунт – бессмысленный и беспощадный. Я дописываю эти строки, сидя на полатях. Свет лучины, вставленной в фурцелев подсвечник, не даёт возможности закончить письмо…