Читать «Миры Клиффорда Саймака. Книга 18» онлайн - страница 178

— Не знаю, — сказала она. — Я остановилась лишь затем, чтобы спросить, не нужна ли вам помощь.

— Куда вам кому-то помочь, — ухмыльнулся он, — вы и себе-то помочь не сможете. Нам всем помогали когда-то. А теперь — нет. С этим уже ничего не поделать. Я знаю, я пробовал.

— Почему же, мягко произнесла она, — есть такое уравнение с одной забытой планеты…

Он приподнялся и пронзительно закричал:

— Нет пути, говорю вам! Нет! Существовал лишь один путь, а теперь и он не годится!

Она бросилась к машине. Там остановилась и посмотрела назад. Человек уже опустился на землю, но все еще глядел в ее сторону, и в глазах его читался неописуемый ужас.

Она попыталась что-то сказать, но слова застряли в горле.

И через разделявшее их расстояние он прошептал, словно это была тайна, которую он решился ей раскрыть:

— Мы покинуты, — прозвучал жуткий шепот. — Бог оставил нас.

Кимон

Последний джентльмен

Через тридцать лет, через многие миллионы написанных слов, наконец наступил день, когда он не смог написать больше ни строчки.

Ему больше нечего было сказать. Он все сказал.

Последняя из длинной серии книг, законченная несколько месяцев тому назад, должна была вот-вот выйти из печати, и он ощущал внутри себя такую пустоту, словно из него выпустили всю кровь.

Он сидел у окна в своем кабинете, ожидая визита сотрудника журнала новостей, и его взгляд вяло блуждал по большой лужайке с разбросанными по ней кустами бересклета, березками и жизнерадостными клумбами с тюльпанами. Он спрашивал себя, почему его так беспокоит мысль о неспособности писать дальше — ведь он и так уже сказал гораздо больше, чем основная масса его собратьев по перу. И он говорил обычно без иносказаний, со всей искренностью, пусть и в романизированной форме, и — по крайней мере, он надеялся на это — достаточно убедительно.

Сегодня он занимал в мировой литературе надежное, устойчивое положение. Поэтому он пытался убедить себя, что все идет к лучшему, что он может остановиться теперь, когда достиг вершины в своем искусстве. Это было несравненно правильнее, чем если бы он постепенно подошел к закату жизни, позволив туману старческого слабоумия ослабить блеск своего творчества.

И все же потребность писать дальше продолжала беспокоить его. У него было ощущение, что прекратить писать — это все равно что совершить предательство. Хотя он и не имел ни малейшего представления, кого он предавал таким образом. Среди его переживаний было еще нечто вроде чувства уязвленного самолюбия и, может быть, ощущения легкой паники, подобного тому, что испытывает человек, у которого внезапно резко ухудшилось зрение.

Но все это следовало считать просто глупостями. За тридцать лет, посвященных литературе, он достойно завершил труд целой жизни. И он совсем неплохо прожил эту жизнь. Не то чтобы слишком бурно или в чем-то легкомысленно, но так, что сейчас он с полным основанием мог испытывать чувство удовлетворения.

Он обвел взглядом рабочий кабинет, подумав при этом, насколько комната способна приобрести отпечаток личности живущего в ней: ряды переплетенных в кожу книг, сдержанная элегантность письменного стола из массивного дуба, пушистый ковер на полу, старые уютные кресла — каждый предмет обстановки создавал и укреплял уверенность в том, что он находится именно там, где и должен находиться.