Читать «Михаил Горбачёв. Жизнь до Кремля.» онлайн - страница 444

Думается, Дмитрий Фёдорович также взял на заметку молодого секретаря ЦК, видел его способности в политесе, и постепенно их отношения приобрели налёт доверительности. После смерти Андропова Горбачёв, не зная, кто придёт на смену Юрию Владимировичу, в моём присутствии говорил Устинову:

— Давайте, Дмитрий Фёдорович, беритесь за дело, поддержим вас в должности генсека.

Устинов отнекивался, а однажды сказал, что не его это дело.

— Я уже в возрасте и болезней много. Пусть тянет Черненко.

Это уязвило тогда Горбачёва, и он понял, что перепрыгнуть через Константина Устиновича ему не удастся, а потому не видать ему скоро поста генсека. Сколько проживёт Константин Устинович, он представления не имел. Не знал тогда он и того, что Устинов, обсуждая возможность работы Черненко на посту Генерального секретаря, заручился, что вторым лицом в партии будет Горбачёв. Черненко обещал, что так и будет. И формально слово сдержал, предложив вести Секретариат ЦК Горбачёву.

В. Печенев:

— Судя по всему, против кандидатуры Горбачёва на пост Генерального секретаря активно выступил бы такой влиятельный член Политбюро, как министр обороны Д. Устинов. Сам я каких-то прямых «стычек» между ними никогда не наблюдал (ни при обсуждении афганской проблемы, ни вопросов развития военно-промышленного комплекса), хотя несколько ироническое отношение Устинова к некоторым выступлениям Горбачёва на Политбюро иногда проскальзывало. Вообще Устинов в Политбюро был очень активен, высказывался, к моему удивлению, не казённо-военным, а живым, разговорным, острополемичным языком.

Смерть Устинова в конце 1984 года (довольно неожиданная, ибо за два-три дня до неё я сам был свидетелем довольно бодрого телефонного разговора между Черненко и Дмитрием Фёдоровичем) до предела сузила и без того узкий круг действительно властных людей в Политбюро. Количество здесь стало переходить в качество: создавалась иная ситуация, в которой шансы Горбачёва заметно выросли.

Е. Чазов:

— Когда я обсуждал с Андроповым проблемы, связанные с его болезнью, и спросил, с кем бы в случае необходимости я мог бы доверительно обсуждать появляющиеся организационные или политические вопросы, он, не задумываясь, ответил: «С Устиновым». Меня это вполне устраивало, так как с Устиновым у меня давно сложились дружеские отношения. Он, как и Андропов, был моим давним пациентом. Я позвонил Устинову и попросил встретиться со мной. Он предложил приехать к нему в Министерство обороны. Когда я въехал во двор министерства и по широким, «дворцовым» лестницам поднялся на второй этаж, в большой кабинет министра обороны, где всё — от интерьера до картин на стенах дышало стариной, я не думал, что мне придётся часто бывать здесь в последние месяцы жизни Андропова.

Мне казалось, что наши официальные заключения о болезни Андропова должны были бы насторожить членов Политбюро, и поэтому я был крайне удивлён тем, что моё сообщение и заключение о тяжести прогноза было для Устинова как гром среди ясного неба. «Знаешь, Евгений, я знал, что Юрий тяжело болен, но что в такой степени, не представлял. Ты предпринимай всё, чтобы сохранить его. Знаешь, что это значит сейчас для страны? А что делать — надо подумать. Давай встретимся втроём — ты, я и пригласим Чебрикова».