Читать «Михаил Горбачёв. Жизнь до Кремля.» онлайн - страница 438
Николай Александрович Зенькович
— Надо же! Завалить такое важное для страны дело! Коренной вопрос!
Вскоре на заседании Политбюро Черненко объявил:
— Высказывается мысль, что Пленум по научно-техническому прогрессу сейчас проводить не стоит. Чем объясняют? Скоро съезд партии, и такой большой вопрос обсуждать, видимо, нецелесообразно, поговорим о нём на съезде.
Между тем до съезда оставалось больше года.
Горбачёв на том Политбюро промолчал. Да и разве прислушались бы к его мнению те, кто намеренно топил Пленум по важнейшему, судьбоносному для страны вопросу? Всё было предопределено заранее: в кабинетах, на дачах, в разговорах по «кремлёвке». Всё было обговорено в узкой группе членов Политбюро и только потом вынесено на официальное заседание. Не о судьбах страны думали те, кто снова откладывал Пленум по НТР, но исключительно о своих политических амбициях.
Так была похоронена ещё одна попытка всерьёз, с привлечением большого интеллектуального потенциала поговорить о проблемах НТР, которые всё сильнее стучались в двери страны. И только в середине 1985 года состоялось наконец в Кремле всепартийное совещание по проблемам науки, техники и производства. На нём с докладом выступил Горбачёв, Генеральный секретарь ЦК КПСС. Настали наконец новые времена, появились новые подходы, и было решено, что целесообразнее провести не Пленум ЦК, а совещание с широким составом приглашённых.
Сражение бумажными мечами, или грустная история Клавдия Боголюбова
Документ для уяснения
«Житие» Клавдия-2, рассказанное его бывшим коллегой В. Прибытковым:
«Словно герой Уильяма Шекспира, этот Клавдий — не отчим принца датского Гамлета, а человек, долгие годы работавший в непосредственной близости от Черненко, бывший его заместитель. Продвигаемый вверх по служебной лестнице Клавдий-2 был также не лишён изрядной доли коварства, что особенно ярко проявилось в последние годы жизни Константина Устиновича.
Находясь на высоких ответственных должностях в аппарате ЦК, будучи человеком весьма приближённым к Брежневу, а затем и Андропову, Боголюбов весьма преуспел в получении жизненных благ.
В начале войны Клавдий Михайлович несколько месяцев заведовал каким-то отделом в некоем райкоме. Оттуда пошёл в Высшую партшколу. По причине учёбы война минула его стороной. Однако в биографических справках, заполняемых им многократно и в разные годы, Боголюбов всегда указывал, что он участник Великой Отечественной войны 1941–1945 годов.
Не обладая, по мнению многих, работавших с ним вместе людей, заметными талантами и способностями, но удачливо используя своё высокое и приближённое к руководству страны и партии положение, Боголюбов без труда защищается и становится доктором наук. В соответствии с научным званием приходит и должность — заведующий отделом ЦК. Это облегчает путь наверх — в членство ЦК и в депутатство — Верховный Совет СССР.
Боголюбов хорошо отработал и отточил технологию «награждения» самого себя орденами и медалями. Суть этой процедуры оказывается на удивление примитивной — будучи заведующим Общим отделом (как раз именно этим отделом в день моего прихода в 1972 году заведовал Черненко), он, в качестве технического исполнителя, оформляя списки к награждению, не забывал время от времени вписывать и свою фамилию.
К своему семидесятилетию он именно таким образом получает орден Ленина. На следующий год — за успешное проведение олимпийских игр — орден Дружбы народов. И так далее, и так далее…
В то время наградная «эпидемия» (вернее, патология) была в самом разгаре. Ходить с одной геройской звездочкой было не слишком престижно. Все помощники Брежнева, например, были лауреатами Государственных премий, а один даже — Ленинской!
У Боголюбова же никакого лауреатства не было. А чем он хуже? Клавдий Михайлович, не мудрствуя лукаво, «втискивается» в список проектировщиков одного сугубо научного и технического проекта — лауреат Госпремии!
А Ленинскую слабо? Ничуть.
Следующий список строителей и архитекторов одного из служебных зданий в Кремле украшает его фамилия!
Теперь ему не хватало только Звезды Героя… Не Советского Союза — это слишком — а Социалистического Труда. Тем более, что социальные блага обе награды дают одинаковые.
Приближается семидесятипятилетие Боголюбова. На семидесятилетие его Звездой не наградили, хотя он сильно старался. Орденом пришлось ограничиться.
Семьдесят пять — это вполне подходящий повод, а шанс, в связи с преклонным возрастом, последний.
Началась интенсивная подготовительная работа. Чтобы достичь своей коварной цели, надо «обезоружить» высокое руководство. Расчёт простой: у него, руководства, есть свои слабости. Им надо потрафить… Раньше с Брежневым это хорошо получалось. Намекнёшь, кому надо, побегаешь чуть-чуть, посуетишься, и вот — не четырежды, а «пятирежды» и новый бюст на родине героя…
В сентябре, когда Боголюбову исполнялось семьдесят пять, Генеральному секретарю ЦК Черненко исполнялось семьдесят три. Дата для Черненко не круглая. Наград по такому поводу, по цековским канонам, не полагается.
— Но ведь речь идёт о Генеральном! — убеждает всех Боголюбов. — Вы что, не понимаете?
Он развивает бурную деятельность, не только рождает идею, но и максимально содействует её реализации, получает одобрение и поддержку…
Вот так совершенно больной Черненко — несколько месяцев до смерти — получает (из рук Устинова) третью Золотую Звезду.
Теперь Боголюбов мог без упрёков совести ходатайствовать и о себе самом. Вписывать в чужой рескрипт Звезду нельзя, этот процесс не массовый, а индивидуальный — только просить, просить, просить. Или требовать!
Как-то я приехал к Черненко с докладом на дачу в Усово. После второго «высокогорного» отдыха ему становилось то лучше, то хуже, но режим оставался прежним: постельно-комнатным. В конце разговора Константин Устинович вдруг, без всякой связи с предыдущим, замечает:
— Тут вот что… Боголюбов очень хочет получить Героя к своему юбилею… Для него это, пожалуй, слишком… Ты передай Горбачёву от моего имени — он сейчас «хозяин», за Секретариат отвечает, — чтобы воздержался…
Смотрю на полный комплект «вертушек» и телефонных аппаратов, стоящих на столе — в двух шагах от замершего посреди палаты Черненко, — и молчу. Что-то лукавит Константин Устинович. Раньше за ним такого не водилось. По отношению ко мне, во всяком случае… Но делать нечего. Надо исполнять указание!
Приехав в Москву, я исполнил поручение, позвонил Михаилу Сергеевичу и передал слова Генерального. На том конце провода услышал какое-то не то возмущение, не то мычание — не разобрать. Неопределённая какая-то реакция, правда, с нотками удивления.
При очередном звонке в Усово докладываю Черненко об исполненном задании:
— Горбачёву я сказал, Константин Устинович, чтоб воздержался в отношении Боголюбова, как велели…
Теперь здесь не следует никакой реакции. Ни да, ни нет…
Я начинаю забывать об этой истории, а через несколько дней узнаю чуть ли не из газет, что Клавдий Михайлович Боголюбов получил свою вожделённую геройскую звезду! Как говорят французы: «Селяви!» Такова жизнь!
В народе образно говорят: «Жадность фраера сгубила!» Грубовато, конечно, но точно. Попался Боголюбов — человек весьма солидного возраста — в 1985-м! При том же самом Горбачёве — когда «по привычке» вписал себя в наградной лист к 40-летию Победы. Тут и сказке конец: всплыла его изначальная ложь о фронтовой биографии, а за ней ниточкой потянулись другие неблаговидные истории с издательской деятельностью, когда фамилия Боголюбова фигурировала во всех сборниках КПСС в качестве составителя, когда за эти публикации шли баснословные гонорары, партвзносы же с них, как водится, не платились… И так далее, и так далее, и так далее…
Я без особого удовольствия рассказал об этом человеке. Но я, как и многие другие, долгие годы работал с ним в одном коллективе, был невольным свидетелем его поступков и молчал. Хотя почему молчал? Не молчал. Как и другие, говорил об этом шёпотом, возмущался в кулуарах, иногда терпеливо (как в самый первый день работы в ЦК) слушал его выспренные речи на собраниях…
Что ж, было и такое. Из песни слова не выкинешь!»