Читать «Михаил Горбачёв. Жизнь до Кремля.» онлайн - страница 398

Но поскольку походя Арбатов касается важных деталей и решений, принятых в конце 1984-го — начале 1985 года, не зная, оказывается, существа дела, то постараюсь рассказать о них то, что мне хорошо известно.

Действительно, решение о переносе срока съезда с 1986-го на конец 1985 года было Политбюро принято. Но принято не в начале 1985 года, как утверждает Арбатов, а, очевидно, где-то ещё в сентябре 1984 года. Во всяком случае, до отъезда Горбачёва в его обычный осенний отпуск. Об этом могу сказать точно, во-первых, потому, что подготовка порученной мне (и ещё двум моим товарищам) записки в Политбюро по этому вопросу была закончена где-то уже в середине октября 1984 года. А во-вторых, о предварительном решении о переносе даты съезда лично я официально (так уж получилось) услышал не от Черненко, а от его помощника — Прибыткова и от Горбачёва. Узнав о новом задании, я в тот же день сказал Горбачёву:

— Михаил Сергеевич! На нашу группу вроде бы ещё одно задание «навешивают» — о подготовке съезда, срок которого как будто бы сдвигается…

Горбачёв, перебив меня, произнёс:

— Да-да. Я — в курсе. Мы решили провести съезд пораньше. Работайте!

Правда, получилось так, что о содержании записки, судя по всему, Горбачёв узнал лишь после её официального рассыла через день-другой после своего возвращения из отпуска. Я понял это, поскольку, позвонив мне в первый же день по возвращении из отпуска, он, к моему удивлению, стал задавать мне вопросы, ответы на которые уже содержались в записке, подготовленной мною с Ю. Солодухиным. Она лежала готовая к официальному рассылу, если не изменяет память, несколько дней. Я не сказал об этом в телефонном разговоре с ним, хотя Горбачёв, возможно, крепко на меня обиделся, когда увидел через день-другой записку на своём столе. Я понял, что идут какие-то высшие аппаратные «игры» и вряд ли мне надо влезать в них, превышая свои полномочия. Тем более что, несмотря на официальные запрещения, я и так прямо или косвенно стремился информировать его по некоторым важным вопросам. Ибо, как уже отмечал, Горбачёв импонировал мне.

И ещё одна любопытная деталь. Так получилось, что с содержанием записки ещё до официального её рассыла был ознакомлен Э. Шеварднадзе, бывший в описываемое в то время первым секретарём ЦК Компартии Грузии, кандидатом в члены Политбюро. Когда по особому телефону, так называемой «кукушке» (который стоял лишь у двух–трёх десятков лиц), Черненко где-то в октябре 1984 года пригласил меня к себе прочитать подготовленную записку, в его приёмной сидел Э. Шеварднадзе (с ним я не был тогда знаком). Вслед за мной в кабинет Черненко вошёл его секретарь и (выразив, как я понял, косвенно недовольство Шеварднадзе тем, что я прошёл, так сказать, впереди него, «вне очереди») напомнил Константину Устиновичу, что в приёмной ждёт встречи с ним Эдуард Амвросиевич. Тогда Черненко сказал нам с Прибытковым, который уже сидел в его кабинете:

— Ребята! А может, пригласим сейчас его? Пусть послушает записку, выскажет своё мнение, он ведь умный человек…