Читать «Михаил Горбачёв. Жизнь до Кремля.» онлайн - страница 124

Горбачёв без конца подчёркивает, что не любил угодников. Лукавит — ещё как любил! Конечно, внешне он мог и покривиться от грубого, открытого проявления угодничества. Ему действительно противно было посылать всё новые и новые оды Л.И. Брежневу по разным поводам. И в то же время он буквально давил нас, заставляя искать свежие слова, ещё никем не использованный эпитет для возвеличивания генсека. Это же относилось и к поздравительным открыткам почти всем членам Политбюро ЦК КПСС. Готовились они тщательно, но явно не от души, а на всякий случай: авось пригодится.

Не хочу приводить здесь приторных посланий Горбачёва на имя генсека. Да и вообще не стал бы упоминать об этом, если бы Михаил Сергеевич в своей книге «Жизнь и реформы» не писал о том, что его неприятно поражало ещё словесное угодничество Хрущёву.

Любил лесть и доносы

В. Казначеев:

— Горбачёв всегда был непревзойдённым мастером интриги. Запустив её в политику, он сталкивал руководителей крайкома, горкомов и райкомов, секретарей парткомов, хозяйственных работников. Как-то мы были в Москве и вечером прогуливались по Красной площади. Шёл разговор о разном, в том числе и о взаимоотношениях партийных работников. Вдруг он остановился и в пылу откровенности выпалил: «Интрига — великое дело в политике!» И этим пользовался постоянно. «Разделяй и властвуй» — любимый его афоризм, при помощи которого добивался он намеченного. Случалось, приезжал в Пятигорск к концу дня и отправлялся в Бекешевку к секретарю райкома, куда приглашал многих партработников, в том числе и меня. После нескольких стаканчиков водки у всех развязывались языки. Горбачёв внимательно слушал пьяные речи, стараясь понять, кто чего стоит в глазах низового партийного звена. Как говорится, «мотал на ус», чтобы при случае использовать тот или иной аргумент в свою пользу.

Только со временем я заметил в его характере две особенности. Первая — любовь к грубой лести. Наверное, большинство руководителей во все времена любили лесть, хотя и старались скрыть этот порок от людских глаз. Но Горбачёв предпочитал прямую, неприкрытую, преувеличенную лесть в свой адрес. Его привлекало не содержание хвалебных слов, а явное унижение человека, вынужденного так прямолинейно извиваться перед ним. Другая особенность— неистребимая склонность к выслушиванию доносов. Горбачёву хотелось знать об интересующем его человеке буквально всё, даже очень личное, интимное, спрятанное. Человек, во всех смыслах порядочный, активно работающий, может в один момент потерять в глазах Горбачёва свою репутацию. Стоит только кому-то из окружения Михаила Сергеевича подбросить одну-две нелестные фразы, сказанные в адрес такого человека, к тому же, если они ещё и задевали в какой-то мере самолюбие Горбачёва, то это переворачивало всё его представление о нём. Всё, что было им сделано ранее, даже лично для Горбачёва, теряло в глазах Михаила Сергеевича всякую цену и значение. Я неоднократно был свидетелем, когда Горбачёву доносили. Он сразу же снимал очки, бросал все дела, выходил из-за стола и выслушивал доносчика самым внимательным образом. Затем обязательно звонил домой Раисе Максимовне и пересказывал услышанное.