Читать «Добрая, злая» онлайн - страница 61

– Вот сама и пей! – огрызалась, глядя исподлобья.

– Так а я уж давно свою-то кружку выпила… Думаешь, без завтрака осталась? Я, чай, в четыре утра встала, и на ферму сбегала, и со скотиной управилась…

– Бабушка, наши куры и поросенок Борька – это скотина, что ли?

– Ну… Так говорят, в общем.

– А папа говорит, что скотина – это ругательное слово!

– Ну что ж, коли так… Папа у тебя шибко умный, спорить не буду. Ругательное так ругательное. Ты в школу пойдешь, тоже умная будешь. А пока давай пей свое молоко…

Наверное, из-за этого молока она такой жердиной и вымахала. Кровушка оказалась здоровенька, а вот со «щечками» и «глазками» как-то не совсем образовалось. Не получилось щечек и глазок, заложенных в посыле бабушкиного уменьшительно-ласкательного благожелания. Получились высокие татарские скулы и маленькие, глубоко запрятанные глаза. И мексиканская копна жестких, как конская грива, волос. Хотя при чем тут волосы? Про волосы бабушка ничего такого вообще не обещала…

Вздохнув, она стащила с себя пиджачок, бросила на колени. Холодок раннего июньского утра обещал перерасти в относительно теплый денек. Вон на небе ни облачка. И яркое солнце вовсю наплясывает над кронами придорожных лесков. Сейчас какая-то станция, судя по всему, будет, – электричка замедлила ход, со взгорка вдали мелькнуло селение с белой церковкой. И народ в вагоне закопошился, похватал котомки, потянулся к выходу. Дачники, наверное. А ей еще ехать и ехать…

Чем дальше электричка отъезжала от города, тем меньше становилось в вагоне народу. Наверное, потому, что день был будний. В выходные здесь наверняка не протолкнуться. Может и такое статься, что в Кочкино она одна на платформу сойдет… И пойдет по дороге, солнцем палима. С чемоданом. Как-то ее встретит баба Сима? Может, и не узнает даже…

Бабу Симу она помнила плохо. Бабушка Анна с ней зналась, конечно, но не так, чтобы очень близко. Так, хаживали иногда друг к другу в гости.

Родней они были не близкой – всего лишь двоюродные сестры. Да и некогда в деревне по гостям ходить – у каждого работы по хозяйству хватает. Тем только и запомнилась ей, маленькой, баба Сима, что все время на маму с папой ругалась – кинули, мол, в деревне единственное дитя, а сами барствуют в городе. А бабушка Анна ее урезонивала: молчи, Сима, не говори при ребенке глупостей! Никто ее не подкидывал, я сама так решила и постановила! Не понимаешь ты в этом ничего, у тебя своих внуков нету…

Баба Сима после этого на нее долго обижалась. А на похоронах бабушки Анны горше всех плакала. Даже и не плакала, а выла в голос, что осталась теперь одна-одинешенька на всем белом свете… Мама, помнится, подошла к ней, ткнулась головой в плечо, чтобы поплакать вместе, а баба Сима с ней плакать не стала, закаменела лицом и процедила сквозь зубы: чего уж теперь убиваться, Татьяна… Надо было при жизни мать жалеть да любить…

Да, жалко, что мама бабушкин домик продала – вместе с палисадником, золотыми шарами и розовыми мальвами. И в родную деревню они больше глаз не показывали. Десять лет с тех пор прошло… И электричка бежит, будто через эти долгие десять лет пробивается, и выстукивается в голове монотонностью: десять лет… десять лет…