Читать «Миклухо-Маклай. Две жизни «белого папуаса»» онлайн - страница 155

Лаудон осторожно проводил реформы, преодолевая сопротивление как яванской знати, так и консервативно настроенных голландских чиновников. Миклухо-Маклай был недалек от истины, когда написал, что генерал-губернатор «играет здесь роль короля и действительно имеет власть более неограниченную, чем король Нидерландов».

Вначале Лаудон настороженно отнесся к русскому путешественнику, но вскоре проникся к нему симпатией и ввел его в узкий круг своих приближенных, которым дозволено было поддерживать неформальные отношения с его семьей, состоящей из жены Луизы, пятерых дочерей в возрасте от восьми до семнадцати лет и двоих маленьких сыновей.

«Теперь я живу у губернатора около месяца, и мне действительно хорошо, — писал путешественник Александру Мещерскому в июне 1873 года. — <…> У меня нет никаких Sorgen (забот. — Д. Т.) относительно помещения, стола, прислуги и т. п. и т. п. Кроме того, много европейского комфорта, коляска и карета в каждое время к услугам, верховая лошадь. Кроме семьи генерал-губернатора <…> я ни с кем не знаком — сижу дома целый день, забрал много книг из батавийской библиотеки и наслаждаюсь тишиною (дворец окружен большим парком и ботаническим садом), воздухом, а главное — полною беззаботностью касательно ежедневных потребностей, которые подчас одолевали меня в Новой Гвинее. К обеду в 7 часов приходится, однако же, надевать фрак, белье, галстук и перчатки, но это неудобство окупается хорошим очень обедом, а главное — после обеда музыкою дочерей губернатора, которые очень сносно играют. В 8 ч. гости, если были приглашенные к обеду, удаляются, все происходит с соблюдением очень строгого этикета — но эти формальности не касаются меня. Я остаюсь с дамами часов до 10 или 11. Кроме музыки я предложил чтение вслух, чтобы не поддерживать разговор. <…> Перед обедом катаюсь, когда не лень, верхом. Эта перемена обстановки после Гвинеи мне полезна, но по временам чувствуется, что скоро, пожалуй, мне сделается потребностью удалиться в страны без фраков и белых перчаток».

Николай Николаевич сблизился и подружился с Лаудоном и его семьей, которые оказались, как он писал, «людьми очень симпатичными». Дочери Лаудона, от семнадцатилетней Адрианы до одиннадцатилетней Сесилии, были без ума от русского путешественника, столь непохожего на мужчин, которых они видели в Бейтензорге, — франтоватых офицеров и подобострастных чиновников. Они умоляли Миклухо-Маклая рассказывать все новые и новые истории о его путешествиях, особенно о пребывании на Новой Гвинее. Но одна из дочерей, четырнадцатилетняя Сюзетта, помимо любопытства и восхищения, прониклась другим, ранее неизвестным девичьим чувством: она влюбилась в господина Маклая. Как видно из двух писем Адрианы путешественнику, написанных вскоре после его отправления в новую экспедицию, Сюзетта (она называла ее на французский лад Сюзанной) больше других сестер была огорчена его отъездом. В подражание русскому ученому Сюзетта начала препарировать и помещать в камфорный спирт птичьи скелеты. Зайдя в павильон, в котором жил Миклухо-Маклай, Сюзетта обнаружила прорезиненный плащ, немедленно сообщила об этом матери, и та с нарочным отправила пакет с плащом в портовый город Сурабаю, куда пароход, на котором плыл Николай Николаевич, должен был зайти перед отправлением на Молуккские острова.