Читать «ПРОСВЕТЛЕНИЕ ЭКЗИСТЕНЦИИ» онлайн - страница 213

Я не могу осуществить борющуюся коммуникацию средствами одной лишь рациональной принудительности аргументов, но не могу осуществить ее и без предельно возможной для меня рациональной ясности; не могу осуществить ее одной просто предающейся, без остатка жертвующей себя любовью, но так же точно не могу осуществить ее и без такой любви; не могу достигнуть ее, ставя цель некоего окончательного решения, но не достигаю и там, где нет в каждое мгновение определенности задач. Она всегда незавершена в своем временном явлении. Хотя здесь и возможна величайшая достоверность в смысле некоторого абсолютного сознания, однако вовсе невозможна уверенность имеющего. Этой глубине любви от экзистенции к экзистенции в ее существовании во времени открывается пограничная ситуация как вопрос с глазу на глаз в общей опасности, если неизменно остающаяся проблематичность превращает все достигнутые позиции в простые ступени и предпосылки, всё, твердо кристаллизующееся, - в относительное, всякое обладание - в нечто исчезающее.

Легче, чем эту борьбу в ее подлинной сущности, увидеть ее уклонения: в духовном превосходстве, сказывающемся в виде насилия; в пассивности безоговорочного подчинения; в оскорбленном замыкании в себе (Sichinsichverschließen), где возможность не отвечать используют как средство насильственной борьбы; в софистических вопросах и смещении в чисто объективные речи нескончаемого свойства; в отвлеченной рыцарственности заботы и оформляющего устроения; в молчащей терпимости; в благотворительности сострадания и внешней помощи. В этих уклонениях всегда возникает некоторое неравенство уровней, исключающее любящую борьбу.

Любящие могут, на первый взгляд, с безграничной готовностью искать борьбы двух душ, однако делать это так, что она в своем акте будет во всякое мгновение искажена неправдой (unwahr verstellt): если в сущности борьба идет не за экзистенциальную открытость, а за утверждение моей эмпирической индивидуальности; если из стихийной мстительности того, кто ненавидит сам себя, возникает желание подвергнуть опасности и душевно разрушить, вместе с самим собою, и другого, чтобы с торжеством объявить, что не из-за чего и стараться; если бессердечие желает видеть в другом бога, чтобы мерить его соответствующими масштабами, которым он, мол, обязан соответствовать, если что-то собой представляет, и так уничтожить его. Во всех случаях этих искажений представляется, будто проявление борющейся любви может заключаться в том, чтобы расставлять другому ловушки, дабы показать, что он несостоятелен; но отсутствие обоюдности и иллюзия, что нам самим удалось спрятаться, обнаруживают здесь всякий раз неистинность такой любви.

Но в жизни без борьбы (Kampflosigkeit) возникла бы пустота экзистенции при значительной, быть может, полноте отношений существования к другому существованию. Контраст между богатством объективности этого существования и небытием его в смысле экзистенции неосознанно ощущается, если мы не переживаем пограничной ситуации борьбы. Возможность одиночества становится заметна для нас как выражение экзистенциального небытия, потому что я стал открытой экзистенцией, не любя и не борясь в своей любви. Сознание как явление возможной экзистенции видит себя на краю пропасти. Кажется, что для него есть решение в коммуникации с божеством, в религиозной защищенности, которая становится тогда путем, где избегают любящей борьбы, спокойно пребывают в изолированном Я и не рискуют и не терпят более никаких сомнений в собственной самости.