Читать «Революция, которую мы ждали» онлайн - страница 114
Клаудио Наранхо
Как я уже говорил, веянием Новой эры, породившей в 1960-е годы новое поколение ищущих, был новый шаманизм, давший новый всплеск в терапевтической сфере и в социальных движениях. Это произошло не только потому, что возник особый интерес к верованиям других народов, но и потому, что шаманские культуры также заняты поисками здоровья и также основаны на признании болезни и поиске пути перерождения в более полноценные существа, импульсом которого служит признание своей расщеплённости и неполноты. Я также говорил, что наиболее важным в шаманизме является не столько фигура искусного врачевателя, мистика, которого интересует эмпирическое знание природы, или его роль священника и проводника, а призвание встретиться с собственной глубиной, так же как и с верой в посвящение себя организменному, или животному, разуму. Сегодня, однако, я сказал бы, что было бы правильнее описать шаманизм как сочетание дионисийского духа самоотдачи природным импульсам с кажущимся противоположным (но на самом деле взаимодополняющим) аполлоническим, который очищал от болезней и у греков ассоциировался с вдохновением оракулов и самопознанием, но в сущности символизировал отстраненность, которую шаманизм культивирует с помощью болезненных и порой жестоких испытаний.
Дионис, представляющий мудрость растворения в страсти, и Аполлон, представляющий мудрость беспристрастной нейтральности, вместе предводительствовали в эпоху Античности. И было бы очень полезно, чтобы когда-нибудь снова появились подобные институты, потому что мы стали бы лучше как за счет глубины нейтрального сознания, которая противодействует нашим маленьким страстям, так и за счет дионисийского духа свободы — в принятии которого уже Ницше видел избавление для нашей репрессивной культуры.
Когда я говорю, что мы должны взращивать нашу осознанность, я имею в виду, что нам стоит развивать как его аполлонический отцовский трансцендентный аспект, так и имманентный, материнский аспект, — потому что, забывая о взаимодополняемости, мы становимся слишком холодными или слишком страстными, когда в действительности речь не идет ни о том, ни о другом, а о загадке, которую трудно объяснить словами: совпадение противоположностей, в результате которого исчезает наше маленькое каждодневное ограниченное Я и восстанавливается внутренняя свобода.
Я подхожу к концу завершающей главы этой книги, и когда спрашиваю себя, что осталось недосказанным, мне кажется важным ещё раз напомнить о политическом видении Тотилы Альберта, почти неизвестного поэта и пророка. Я считаю его своим духовным отцом, и он был первым, кто осудил патриархальный строй, находясь в Германии в Межвоенный период. Он говорил тогда, что человеческий род прошёл не только через патриархальную фазу, в которой правительство было выстроено в форме иерархической пирамиды, но и через предыдущую — матриархальную, с правлением племени или сообщества, которая, похоже, началась вместе с переходом к оседлой жизни в эпоху неолита, а до этого в доисторические времена мы прошли этап ребёнка, или анархии, когда преобладало управление каждого самим собой. Он настаивал, что эти три фазы общественного «разлада» были лишь переходными в данных исторических обстоятельствах, и утверждал, что мы ещё не достигли
