Читать «45 историй» онлайн - страница 82

Подробно, не спеша, был снят прислоненный к стулу колун, брызги крови на стенах.

— Полиция снимала? Следователи?

— Павло нашел кассету на столе сразу после убийства. — Видеокамера ваша? Кто все‑таки снимал?

— Нету нас видеокамеры. Не знаю, кто и зачем снимал. Павло в тюрьме. Подозрение пало на него, больше не на кого. Плачет. Я его видела. Жалеет Хызыра.

— Машенька, а как ты думаешь, кто это сделал?

— Не знаю. У него не было врагов. Разве могли быть враги у такого человека?

Я промолчал.

Тысячи людей ежедневно ездили мимо сквозной ограды питомника, видели Хызыра, дрессирующего собак. И среди всех, кто его заметил, несомненно, были и те, кто не прощает отступничества. «Серые волки». Оставили кассету в назидание.

Впрочем, это только моя версия.

Монтажная фраза

Более благополучные коллеги в глаза называли его гением. Гурген с подозрением выслушивал их. Он и без этой публики знал себе цену. «Делают комплименты, чтобы успокоить свою совесть», — говорил он мне впоследствии.

Мы познакомились, после того как однажды в просмотровом зальчике Высших режиссерских курсов нам, слушателям, показали три запрещенных к прокату фильма неведомого кинорежиссера.

Формально это были документальные ленты. Вернее, художественные, но без актеров. Я не в состоянии ни определить их жанр, ни пересказать. Как можно пересказать, например, походку Чаплина или улыбку Джульетты Мазины? Настоящее кино— и все.

Снятые без дикторского текста, без всяких выкрутасов кадры, казалось бы, обыкновенной жизни людей, животных, растений, гор, облаков обнажали неуловимую, но ослепительно явственную тайну бытия.

«А он ловец неуловимого, — думал я, выйдя на улицу после просмотра. — Что снилось нам, забылось задень…»

Так выговорились, получились стихи, которые мне удалось через третьи руки передать автору фильмов.

Через неделю–другую он пришел в гости.

Сухощавый человек лет сорока, одетый в черный пиджак из кожзаменителя, стоял передо мной с недоверчивой улыбкой.

Я усадил его. Кинулся к секретеру, где, по счастью, имелась кое–какая выпивка.

— Что будем пить? Разведенный спирт или коньяк?

— Какой коньяк?

— Кажется, армянский.

— Тогда будем.

…Не знаю, как для читателя этих строк, а для меня всегда остается мучительной загадкой, отчего так устроено в жизни, что, чем стремительнее ты сближаешься с человеком, чем безогляднее распахиваешься навстречу ему, тем скоротечнее проходит это время дружбы, тем больнее, когда все кончается и ты со всей своей искренностью остаешься, словно выпотрошенный…

Странно, в тот раз я предвидел такой исход. И все же не смог противостоять своей натуре.

Недоверчивость Гургена быстро растаяла. Он оценил то, как верно я понял его картины. И хотя в отличие от киношной братии, не заявляю в глаза, что он гений, вполне осознаю, кто меня посетил.

Он поделился мечтой— снять в Иерусалиме фильм о Голгофе, крестном пути Христа.

— Верующий? — радостно спросил я.

—  Знаком с нашим армянским католикосом, — неопределенно ответил Гурген. — Бывал в Эчмиадзине.