Читать «45 историй» онлайн - страница 18

Владимир Львович Файнберг

— Попробуйте перевести. Если получится, сделаю вам еще один подстрочник.

Дома, снедаемый нетерпением, боясь позабыть своеобразную музыку стиха, в ту же ночь я перевел эти строки:

Еще есть милый Метр Гийом, Что дал мне прозвище — Вийон. Вытаскивал меня живьем Из всякой заварухи он. Спасти сейчас Не выйдет, нет… Втянули в дело шлюхи, Лишь виселица выдернет Из этой заварухи!

На следующее утро мой перевод не без ворчливых придирок был все же одобрен. И мы приступили к изготовлению подстрочника довольно большой баллады.

Удивительно, но переводить эту написанную шесть веков назад беспощадную исповедь было легко. Как если бы сам Вийон заговорил во мне на русском языке.

Баллада про Вийона и про толстуху Марго Не скажет никто, что я дурак, Если с такою красоткой живу. Сколько отменных женских благ Кажет красотка Марго наяву, Когда с посетителем, как в хлеву, Она валяется вверх животом… Для них я за сыром бегу и вином, А после монету не брезгую взять. Если вам женщину нужно опять, Пожалте в бордель, где мы живем! Но вот неприятность бывает, когда Без посетителей и монет Марго является. Вот беда! Смотреть на нее мне силы нет, С нее срываю юбку, жакет И грожу все это продать. Она же ругается в бога мать. Тогда я поленом и кулаком Ее стараюсь разрисовать В этом борделе, где мы живем! Потом воцаряется тишь да гладь. Громкий залп издает Марго, Меня за бедро начинает щипать И называет: «Мой го–го». И брюхо ее —  у моего, И на меня залезает жена, И нет мне тогда ни покоя, ни сна. Скоро я стану плоским бревном В этом борделе, где мы живем. Ветер. Град. Мороз. Весна. Я развратен. Развратна она. Кто кого лучше— картина ясна: По кошке и мышь, согласимся на том. С нами бесчестными— честь не честна. С нами грязными— жизнь грязна. …В этом борделе, где мы живем!

Мой составитель подстрочников умер от инфаркта, повздорив со своими сыновьями, накануне того дня, когда я снова пришел к нему.

Смерть Хемингуэя

Под старым дебаркадером лениво похлопывала река. Ее гладкая поверхность слепила глаза отраженным солнечным светом. И хотя шел только десятый час утра, я и двое моих спутников изнемогали от зноя. Скрыться от него было негде. На пустынном берегу не росло ни одного дерева, а здесь, на дебаркадере, имелась лишь хлипкая будочка кассы, где сидела старушка, продавшая нам билеты.

Еженедельный рейсовый катер именно сегодня должен был появиться с верховьев реки ровно в полдень. Так, по крайней мере, гласило выцветшее расписание, с которым мы первым делом ознакомились две недели назад, когда с пересадками прибыли в эту глушь из Москвы.

Мои спутники, муж и жена, угнездились на рюкзаках в куцей тени у кассы, а я от нечего делать достал из чехла одно из своих удилищ, состыковал нижнее его колено с верхним, наживил на крючок завалявшееся в кармане распаренное зерно пшеницы, уселся на дощатый край дебаркадера, свесил ноги и закинул удочку.