Читать «Всем штормам назло» онлайн - страница 128

Пациент на уговоры съесть еще ложку бульона в бешенстве, не отдавая отчета своим поступкам, швырял в свою сиделку чашкой, блюдцем. Альбанов писал, что вид у больного был ужасный: кожа да кости, которые торчали так, что по нему можно было изучать анатомию. И все-таки Ерминия выходила его. Командира стали выносить в кресле на свежий воздух, и Георгий Львович поправлялся, но крайне медленно. К несчастью, случилась и другая беда: он заговаривался, бредил наяву. Постепенно рассудок возвратился, и Брусилов окончательно пришел в себя. Болезнь длилась семь месяцев. 19 апреля 1913 года командира вынесли на стуле на лёд, потом положили на носилки и пронесли вокруг судна и по палубе. Это была его первая «прогулка» за четыре месяца. С этого дня он стал поправляться. Между тем ледяное поле, в которое вмерзла «Святая Анна», выписывая сложные кренделя по Ледовитому океану, неумолимо продвигалось все дальше и дальше на север.

Но самым страшным оказалось другое. В кают-компании начальствующего состава ещё до болезни командира начались ссоры, переросшие в откровенную ненависть. Штурман и командир прекрасно ладили друг с другом, пока Ерминия не предпочла Альбанову командира. Неизвестно, был ли знаком Альбанову романс «Он был титулярный советник, она — генеральская дочь…», но, возможно, что помимо оскорблённого самолюбия Альбанов испытывал к Брусилову и элементарную зависть или, скажем более корректно, чувство несправедливости. Командир шхуны был потомственным дворянином, сыном адмирала, имел высокопоставленных родственников. Альбанов — сын ветеринарного врача в кавалерийском полку. Он был на три года старше Брусилова, имел гораздо больше опыта плавания в арктических водах и, несмотря на то, что окончил, если выражаться современным языком, среднюю мореходку, а командир — высшее военно-морское училище, не считал себя в морском деле стоящим на ступеньку ниже. Альбанову приходилось недоедать и искать побочные заработки, чтобы оплатить учебу. В глазах штурмана Брусилов был барчук и баловень судьбы. Это суждение, конечно, было несправедливо по отношению к Брусилову. Офицер никогда не прятался за спину высокопоставленного отца, имел опыт полярных плаваний в качестве вахтенного начальника на транспорте Гидрографической экспедиции Северного Ледовитого океана.

И все-таки, не будь Ерминии, они, возможно, нашли бы общий язык. Командирскую каюту от каюты штурмана отделяла деревянная переборка. Альбанов писал: «“Там”, за стеной, жили “они” своей жизнью и оттуда только временами долетали до меня отголоски “их” жизни, а “здесь” жил “я” своей жизнью и отсюда к “ним” ничего не долетало».

Прислушивался штурман к тому, что происходило за стенкой.

Слово за слово, обида за обиду, и между командиром и его заместителем началась настоящая война, мгновенно ставшая известной всему экипажу. Командир отменял распоряжения штурмана, а тот оспаривал любые его приказы. Нет ничего пагубнее на корабле.

Все попытки летом выбраться к чистой воде с помощью самодельных мин, которыми пытались взрывать лёд, оказались бесполезными. Пробовали его пилить, но сломали пилу. Медведей несколько раз убивали прямо у борта. Постоянно шла борьба за живучесть судна.