Читать «Трагедия господина Морна. Пьесы. Лекции о драме» онлайн - страница 246

Министр. Да, он согласен. Он согласен… Господа, он согласен, — и я первый приношу присягу верности… я буду стараться… новая жизнь… слово старого солдата… (Рыдает.)

Голоса. Ах, мы вам верим… Тут все свои… Что за счеты…

Вальс. Старик слезлив. Снег старый грязно тает… Довольно, встать. Прием окончен. Будьте любезны приступить к работе. Я останусь здесь, — где, кажется, немало великолепных комнат… Больше всех мне нравится ваш кабинет. Полковник, распорядитесь.

Сон.

Он победил, — и счастье малых сих Уже теперь зависит не от них.

Занавес

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

Обстановка первого действия. Вальс за письменным столом. Голова забинтована. Тут же полковник.

Вальс. Нет, больше не могу… На сегодня будет.

Полковник. Увы, это все дела неотложные.

Вальс. Здесь холодно и мрачно. Я никогда не думал, что громадная, светлая комната может быть так мрачна.

Полковник. …А кроме того — неотложность дел возрастает с их накоплением.

Вальс. Да-да, это все так… Что же мой Сон не идет? Пора.

Полковник. Получается невозможный затор и нагромождение. Вместо оживленного перекрестка — жизнь нашей страны находит у вас в кабинете опасный тупик.

Вальс. Вы бы все-таки перестали мне делать замечания, — скучно.

Полковник. Виноват, Ваше Безумие, но я только исполняю свои прямые обязанности.

Вальс. Титул звучный… Вы довольно угрюмый шутник. Если я вас держу в секретарях, то это лишь потому, что я люблю парадоксы. Ну — и вам в пику тоже.

Полковник. Мне кажется, что я службу свою исполняю. Большего от меня требовать сам Господь Бог не может. А что у меня тут, в груди, — это никого не касается.

Вальс. Тем более что это у вас не грудь, а живот… Нет, не могу сегодня больше работать, — вот не могу… Тяжелая голова…

Полковник. Голова у вас не должна больше болеть: рана была пустяковая.

Вальс. Она и не болит… Нет, просто скучно, надоело… Все так сложно и запутано, — нарочно запутано. Рану я забыл, но покушение — помню. Кстати, маленькое воздушное распоряжение, которое я только что сделал, минут через двадцать будет проведено в жизнь. Надо надеяться, что кто-нибудь сразу нас известит о результате.

Полковник. Об этих ваших делах позвольте мне не знать. Я в них некомпетентен. Но у вас сейчас на рабочем столе вздрагивает и хрипит в невыносимых мучениях моя несчастная отчизна.

Вальс. Кабы не косность олухов да проделки плутов, она давно была бы счастливой. Но вообще, знаете, полковник, я решил, что делами буду заниматься только раз в неделю, скажем — по средам.

Полковник. Моя обязанность — вам заметить, что тем временем страна гибнет.

Вальс. Ну уж и гибнет. Не преувеличивайте, пожалуйста.

Полковник. Нет, Ваше Безумие, я не преувеличиваю.

Вальс. Пустяки.

Полковник. Пустяки? То, что миллионы рабочих, выброшенных с заводов, остались без хлеба, — это пустяк? А дикая неразбериха, царящая в промышленности? А потеря всего экономического равновесия страны благодаря вашему первому человеколюбивому декрету? Это пустяк? И я не говорю о том, что во всех областях жизни — смута и зловещее возбуждение, что никто ничего не может понять, что в парламенте бедлам, а на улицах стычки и что, наконец, из соседнего государства целые отряды преспокойно переходят там и сям нашу границу, чтоб посмотреть, что, собственно, у нас происходит. Добро еще, что они не совсем знают, как быть, а только принюхиваются, — слишком, видно, удивлены тем, что сильная и счастливая держава начала вдруг, здорово живешь, уничтожать всю свою военную мощь. О, разумеется, вы правы, это все пустяки!