Читать «Белая ночь» онлайн - страница 18

Она не поняла, высоко задрала брови и кокетливо толкнула поручика.

– Ленка, – громко сказала она сестре, – а он за мной уже ухаживает! – Лишь после милого этого хвастовства она улыбнулась и поручику. – Ну конечно, моемся… Только, знаете, зимой как-то холодно, а летом некогда…

– Чем же вы летом-то заняты? – издевался поручик, как в чаду соображая, что весь его нынешний день, полный ссор и столкновений, походит на предсмертную судорогу.

– А летом мы в о з д у х и вышиваем с сестрой. Знаете, при богослужении платки такие. Мы обещания дали с сестрой по сотне вышить, но только сейчас золота такого нет… – Она была все же недурна, и явная глупость ее сходила за очаровательное легкомыслие. – А я сегодня без корсета! – совершенно неожиданно призналась она.

– Ай, как нехорошо… – с ненавистью сказал Пальчиков.

– А я всегда, когда в плохом настроении, то без корсета…

– Занятно! – И, наклонясь к ней, сразу подавшейся в его сторону, он шепнул ей несколько слов, более оскорбительных, чем пошлых. – Ладно? – вслух спросил он.

Она певуче смеялась, – и ничем ее было не пронять.

– Нахал, нахал… – И закрывала кружкой лицо. – Но милый, милый нахал! – Разумеется, она боялась утерять такого редкостного поклонника.

Пальчиков стал смотреть на тулуп, что было ему приятнее. Он думал о времени и людях, людские судьбы представлялись ему как бы волокнами, висящими где-то в отвлеченном пространстве. Вдоль них опускается плоскость – время, и жалкие проекции их, точки на плоскости, лихо мечутся по ней потому, что именно так изогнулась их кривая. «Предназначенность?» – спросил он себя, и оттого, что ответ определял одно очень важное его решение, он не ответил. Его удовлетворили средние формулы, – что время есть только ощущение умирания, а жизнь есть кипение остывающего вещества. Однако эта философия предназначенности и была философией обреченности… Он перевел глаза на Краге и почувствовал, что тот думает о нем. И верно: ротмистр поднял глаза на поручика и стал решительно отодвигать от себя посуду, точно готовился к побоищу.

– Вот вы давеча ошельмовали нашего общего друга, поручик, показав, что вы умный, а он дурак…

– Опять все то же самое, – взмолился Егоров.

– Позволь, ты, что ль, один здесь дурак?! – нетерпеливо осадил его Краге. – Вот я и спрашиваю… разве вы, Пальчиков, не хотите работать, а хотите непременно жить на счет тех, которые уже привыкли работать?.. Нам также любопытно, за что ратует начальник няндорской контрразведки! – Он торжественно умолк.

Все еще думая о своем, поручик рассеянно глядел на руки Ситникова, брошенные на столе, и находил, что именно руки могут порою рассказать о человеке больше, нежели любой его словесный портрет. На мизинце у Ситникова был отпущен холеный и сверкающий ноготь, а на остальных – из-под коротких, полушаровой формы ногтей – просвечивали каемки голубого траура. Вдруг Ситников спрятал руки, и лишь тогда Пальчиков вспомнил о Краге, который терпеливо ждал.

– Имя России вас удовлетворит, ротмистр?

– Простите, вы о чем, собственно, толкуете?.. О той катавасии, которая постыдна была, или о той, которая будет?