Читать «Севастополь. История. Легенды. Предания» онлайн - страница 234

Если смотреть на Севастополь с высоты птичьего полета, то неизменно ваш взгляд остановится на трех его самых примечательных вершинах: церкви Святого Николая Угодника, что на Братском кладбище Северной стороны, на покрытом зеленью Малаховом кургане и на знаменитой Севастопольской панораме, что венчает собой бывший Четвертый бастион, а ныне Исторический бульвар. Для меня этот своеобразный треугольник всегда был наполнен каким-то особым смыслом. Ведь именно под сенью храма покровителя российских моряков лежат более сорока тысяч защитников города, а по другую сторону бухты высится курган, чье имя давно уже стало нарицательным, созвучным таким понятиям, как доблесть, честь и мужество… Ну а если войти в звенящий полумрак панорамы, то вашему взору предстанут защитники севастопольских бастионов, такими, какими они были в мгновения своей славы, еще живые, непобежденные и сражающиеся. Непостижимый треугольник символов, объединивший в себе прошлое, настоящее и вечное. Треугольник людских судеб, треугольник величия и святости целого поколения россиян…

Но где бы вы ни были, вы все равно обратите внимание на собор Святого Владимира Крестителя, чей золотой купол парит над всем и вся: напоминая, осеняя и вдохновляя моряков и жителей Севастополя. Знаменитый Владимирский собор — место упокоения великих флотоводцев России, место поклонения их подвигам, место нашей памяти и крепости нашего духа.

Память детства запечатлела собор иным: полуразрушенным и в вечных лесах. Трудно понять, почему власти столь долго тянули с восстановлением этой морской святыни. Сейчас, приезжая в Севастополь, я люблю бывать у Владимирского собора. Здесь всегда испытываешь какой-то особый подъем. Еще бы! Впереди синеет гладью Севастопольская бухта, обрамленная ярусами домов и равелинов, вокруг внизу шумит сам город. И бронзовый Ильич, указующий рукой на Босфор, и бронзовый Ушаков, расправивший свои плечи перед штабом Черноморского флота, словно защищающий его от врагов, и, наконец, галера доблестного Казарского, вот уже более полутора веков плывущая в изначалье Матросского (Мичманского) бульвара, — все это есть лишь достойное обрамление главной святыни города — его Морского собора. Заходя в него, я всегда зажигаю у подножия распятого Христа ровно тринадцать свечей. Ровно тринадцать российских адмиралов легло в свое время под мраморные плиты собора. Тринадцать апостолов было и у Христа. Простое совпадение или неведомая нам закономерность? Но ведь тринадцатый из апостолов Иуда предал своего учителя, а затем, раскаявшись в содеянном, добровольно ушел из жизни. Но ведь и тринадцатый из положенных в соборе адмиралов тоже единожды нарушил клятву и присягу, а затем скоротечной смертью своей искупил невольный грех. Да и как не вспомнить здесь, что именно на севастопольско-херсонесской земле собрались в последний раз оставшиеся в живых апостолы во главе с Андреем Первозванным и братом его Петром, собрались, чтобы именно здесь наметить маршруты своих миссионерских дорог, чтобы всем вместе еще раз вспомнить Спасителя человечества и своего учителя. Да и как не вспомнить тот факт, что последним линейным кораблем парусного Черноморского флота был именно 120-пушечный линкор «Двенадцать апостолов», а командовал им тот, кому суждено было одним из первых лечь под сень Владимирского собора — вице-адмирал Корнилов. И подспудно возникает мысль, что вовсе не случайно апостольские параллели сходятся именно на севастопольской земле, что вовсе не случайно черноморские адмиралы стали, по существу, апостолами этой земли, ибо сражались они за торжество православного дела, против воинствующих и мечтающих о растерзании России иноверцев, ибо пали они в большинстве своем от рук врагов земли русской, ибо до последнего своего вздоха, до своего смертного часа верили в торжество Отечества над врагами. И черная с золотом морская форма сродни черным рясам монахов, и это не просто совпадение — ведь то и другое есть символ отречения от земных благ во имя служения небу и океану, Богу и стихии, величайшему и неведомому. А потому Владимирский собор видится мне как средоточие единства православия и морской службы, которую избрали когда-то все тринадцать, лежащих в этих стенах и отдавших свои жизни за торжество православной веры.