Читать «Севастополь. История. Легенды. Предания» онлайн - страница 222

Ф. Ф. Матюшкин. Акварель 1800-х гг.

Верный старой лицейской дружбе, Матюшкин не прерывал своей переписки с Пушкиным, и тот слал в далекий Севастополь своему товарищу полные юмора письма и дефицитный английский табак, который так любил Матюшкин.

Счастливый путь!.. С лицейского порога Ты на корабль перешагнул шутя, И с той поры в морях твоя дорога, О, волн и бурь любимое дитя!

Иногда я невольно задаю себе вопрос: а где были бы Пушкин с Лермонтовым в годину севастопольской страды, доживи они до тех дней? Ведь Пушкину тогда было бы лишь пятьдесят пять, а Лермонтову и вовсе сорок…

Ответ на этот вопрос всегда напрашивался один и тот же: оба они непременно были бы в Севастополе! Разве можно представить себе, чтобы Пушкин, рвавшийся в свое время завоевывать с оружием в руках свободу грекам, остался бы в стороне от великого сражения за независимость собственного Отечества? Поэт, скорее всего, приехал бы в Севастополь таким же образом, как некогда ездил в действующую Кавказскую армию — корреспондентом и наблюдателем с рекомендательными письмами к местному генералитету. Впрочем, в Севастополе никаких особых рекомендаций Пушкину было бы не надо, и дело здесь вовсе даже не во всероссийской славе поэта. Поэт был бы непременно принят в Севастополе как самый дорогой гость и друг Корниловым и Нахимовым. Это не пустые слова, ведь старший брат Корнилова Александр был соучеником и товарищем Пушкина по Царскосельскому лицею. Что же касается Нахимова, то он просто не мог принять у себя лучшего друга своего стародавнего товарища Матюшкина!

Успей поэт к первой бомбардировке, он непременно был бы в тот страшный день рядом с Корниловым. Может быть, именно он первым бы принял на руки смертельно раненного адмирала! А вот Пушкин, утирая пот и переводя дыхание, что-то возбужденно кричит Нахимову. Оба они только что едва вырвались из ожесточенной рукопашной схватки на Камчатском люнете.

— Aijourd, hui les Francais etaient plus mechants que jamais! (Французы были сегодня злы как никогда!) — говорит он, смеясь, вечером, встретив на Мичманском бульваре одного из своих старых петербургских знакомцев. — Mais nous etions plus heureux qu, eux! (Но мы все же были счастливее их!)

* * *

Кем мог быть ко времени севастопольской обороны Лермонтов? Останься он служить в армии, при его-то храбрости Михаил Юрьевич вполне мог возглавить кавалерийский полк. Вот он, заломив кивер, выезжает перед своими ингерманландскими гусарами в Балаклавской балке.

Далеко впереди в пыли и гаме накатывается что-то огромное и пестрое. То в бешеном аллюре несется гвардейская британская конница. Полковник Лермонтов привычно растирает ладонями уши лошади, чтоб была злее! Еще мгновение, и над его головой взметнулась верная кавказская шашка. Лермонтов оборачивается к застывшему за его спиной полку:

— Ну что, гусары, малеванны дети, порубимся за Отечество! За мной в атаку марш-марш!

— Пошли, робяты! — кричит кто-то сзади. — Бей их в песи! Руби в хузары!