Читать «Народная Русь» онлайн - страница 462

Аполлон Аполлонович Коринфский

«Как садился молодец, Как садился удалец Против девушки на скамье. Заиграл он во гусли, Заиграл во звончатые свои. Молодец девице челом, Уронил шапку долой. Уж ты, девушка моя, Ты, красная моя, Подними шапку-мурмашку!»

— обращается он к ней с тою же самой просьбою, как незадолго перед тем — ко вдовушке. Глянула на добра-молодца красная девица — приглянулся; поняла она, какой затаенный смысл кроется в его просьбе. Ровно маков цвет, зарделася красавица, потупила свои очи девичьи, исполнила просьбу. Потеряла она над собою волю, готова навек отдать ее молодцу счастливому…

«— Я твоя, сударь, слуга, Я послушаюсь тебя!»

— из ясной глубины сердца звучит ответ ее, полный той кроткой покорности, которою русская женщина способна победить самую могучую силу воли, обезоружить неукротимый гнев, приворожить к себе без наговоров, безо всяких зелий, — которою она сильна в своем нежном бессилии.

По словам одной песни — «не бесчестно молодцу вдоль по улице пройти, к хороводу подойти». Другая прямо обращается к нему: «Гуляй, гуляй, молодец, поколь не женил отец!» С этою песней словно сговорилась третья, начинающаяся словами: «Гуляй, гуляй, девушка, пока твоя волюшка, — скоро замуж отдадут — все гулянья отойдут!..» Громадное большинство песен рисует семейную жизнь самыми мрачными красками — для вступающей в чужую семью молодушки — семью, где, кроме мужа-хозяина, над нею являются набольшими «свекор грозен батюшка» да — пуще того — «свекровь лютая». Много песен спелось-сложилось в русском народе про житье молодой невестки в мужниной семье, — грустные, тяжелые все это песни, горькою отравой жизни подсказанные-нашептанные. И во всех-то них отзывается та грусть-тоска, которою напоена страшная песня про «Лучинушку». «Лучина, лучинушка березовая!» — запевается она: «Что же ты, моя лучинушка, не ясно горишь, не ясно горишь да не вспыхиваешь? — Плачет-звенит напев, в душу просится; «… да не вспыхиваешь…» — каким-то стоном вырывается из груди певца. Защемит-заноет сердце от этого стона… «Аль тебя, моя лучинушка, свекровь залила?..» Скорбная повесть загубленной молодости слышится в этом вопросе.

Народная жизнь на каждом шагу выдвигает из своей среды примеры самобытности, изумительной для незнакомых с нею близко. Что ни шаг в ее до сих пор еще не проходимые для многих дебри, — то и тупик для привыкшего мерить все на короткий аршин своих предвзятых взглядов наблюдателя. Сплошь да рядом приходится встречаться здесь с самыми разительными противоречиями, не только мирно уживающимися бок о бок, но словно даже освещающими друг друга. Коренной русский человек весь соткан из противоречий. Особенно живо проступает эта своеобразность его природы в народной жизни, ближе стоящей к первообразам бытия.

Вот, например, как ярко проявляется в русской народной песне построенное на противоречии чувство нежданно зарождающейся страсти. «Пошел молодец на гулянье, к красным девушкам на свиданье, ой лелю, лелю, на свиданье…» — начинается эта записанная в Ветлужском уезде Костромской губернии песня. «Мир вам, девушки, на гулянье, мир вам, красныя, на свиданье!» — продолжается песенное слово — очестливым поклоном-приветом молодца: «Входит молодец в круг к девицам, ходит молодец по кружалу, просит молодец побороться». Такая необычная просьба приводит в изумление: «Все тут девицы приутихли, все тут красныя приумолкли…» Выискалась, однако, в хороводом кругу и такая, которой пришелся по нраву вызов молодца: «Одна девица всех смелея, всех смелея, всех веселея, девка к молодцу выходила, выходила девка — с молодцем говорила: «Изволь, молодец, побороться!» В дочери современной деревни как бы проснулся дух богатырок древней Руси, удалых «палениц», выходивших на единоборство со своими побратимами — богатырями, с единого маху клавших наземь чужеземца-нахвалыцину. Так и здесь: «Девка молодца споборола, черну шапку с кудер сшибла, на нем синь кафтан изорвала, алу ленточку в грязь втоптала, кушак шелковый изщипала, за русы кудри теребила, во право плечо колотила, лицо белое пристыдила. Пошел молодец — сам заплакал, пришел к матери с жалобою…» Читатель-слушатель песни невольно настраивается на смешливое отношение «к пристыженному» паленицею наших дней молодцу. Но рассказ совершенно неожиданно заканчивается на иной лад. Жалоба молодца показывает, что он-то смотрит на это совсем по-другому. «Уж ты матушка, мать родная!» — говорит-жалобится он: «Меня девушки не злюбили, все-то красныя меня не любят, одна девица сполюбила, меня молодца поборола, черну шляпу с кудер сшибла, алу ленточку в грязь втоптала, кушак шелковый изщипала, на мне синь кафтан изорвала, а за русы кудри теребила, во право плечо колотила, лицо белое пристыдила!..» Эта песня распевается. в нескольких разносказах. Так, в Тульской губернии певуны, продолжая песню, ведут речь и о том, что произошло вслед за жалобой молодца. Пошла мать пристыженного пенять девушке. «Девушка, ты девушка, невеста!» — обращается она к ней: «Как тебе не стыдно? Как тебе не дурно? Обидела молодца-парня при всем при мире, при мире, при народе, при большом короводе!» Обидчица — утешает обиженного: «Не плачь, родимый (говорит она)! Русы кудри можно причесать, пухову шляпу можно надеть, на сборах поддевку все можно собрать, ситцеву рубашку можно зашить, козловые сапожки — можно надеть, а нам с тобою, молодец, все можно пожить, друг друга любить!» В калужском разнопеве — девица отвечает матушке обиженного парня, что она — красная — «пожалеет» и, как видно из заключительных слов, действительно, пожалела его: