Читать «Александр III и его время» онлайн - страница 54

20 июля в Большой церкви и Георгиевском зале Зимнего дворца состоялось торжественное принесение присяги цесаревичем. Александр Александрович подробно описал этот день в своём дневнике. В первой половине дня он вместе с родителями и братом Владимиром побывал в Петропавловской крепости на могиле «милого Никсы». Затем, переодевшись в атаманский мундир, вместе с отцом обошёл войска. В час дня началась церемония. «… Все пошли с тётями и племянницами, — записал цесаревич. — Я шёл с т (етей) Соней. Мари и Ольга тоже были в русских платьях. Придя в церковь, начался молебен. Молитвы великолепные, я молился сколько мог, страшно было выходить посреди церкви, чтобы читать присягу. Я ничего не видел и ничего не слышал; прочёл, кажется, недурно, хотя немного скоро. Из церкви пошли тем же порядком в Георгиевскую залу, где папа, мама и все тёти стояли на троне и на ступеньках. Тут я прочёл военную присягу…» Приняв присягу под штандартом Атаманского своего имени полка, Александр преклонился перед императором, который заключил сына в свои объятия и поцеловал. Также изъявила свои чувства и императрица. Присутствовавший на этом церемониале министр внутренних дел П. А. Валуев заметил: «Обе присяги — церковно-гражданскую и военную — он (цесаревич) прочитал внятным и ровным голосом, но голос ещё не сложился… После присяги приём. Вел (икого) князя заставили сказать по нескольку слов всем членам Государственного совета и всем сенаторам. Вероятно, ещё и многим другим лицам военного звания. Тяжёлая задача без надлежащей подготовки. Особое впечатление произвела на меня императрица во время военной присяги. Она стояла одна перед троном лицом к нам. Государь сошёл и стал близ цесаревича. Императрица стояла неподвижно, не поднимая глаз и только как бы шатаясь от усилия выдержать до конца. На лице то глубокое выражение страдания или скорби, которое заключается в отсутствии всякой подвижности впечатлений. Душа обращена вовнутрь. Внешне безжизненна. Если бы я мог быть уверен, что при этом не было никакой aigreur (чувства досады), я пожелал бы преклониться перед ней, как пред иконой. В сильном и безмолвном страдании есть святость и повелительное обаяние». Сиятельный Петербург отметил этот день блестящей иллюминацией и народным гулянием. Как признался цесаревич, этот день для него был тяжёлым, словно камень свалился с плеч.