Читать «Алмаз. Апокриф от московских» онлайн - страница 2
Татьяна Ставицкая
Зима в тот год ничем не отличалась от всех предшествующих московских зим – лютовала и проказила. В сочельник, накануне Рождества, по случаю мороза, утром доходившего до тридцати градусов, в гимназиях и городских училищах занятия отменились, хотя мороз отнюдь не мешал гимназистам, не охочим до сидячей жизни, кататься на салазках и швырять в прохожих снежки. Снаряды, по причине сухости снега, выходили некрепки и ударяли не больно.
У церкви Трех Святителей хроникер, отряхивая с пальто следы снежного необидного обстрела, сел в случившийся кстати вагон конки, имея намерение собраться по дороге с мыслями. Но не довелось. Собираться пришлось с силами, и притом очень быстро, поскольку неожиданно в вагон вскочил злобный расхристанный субъект и одним своим появлением словно столкнул с пологого холма снежный ком, и тот покатился неспешно по Москве, разрастаясь налипающими на него людьми и событиями, и не было, казалось, тому снежному кому остановки.
Начало событий репортер, еще не подозревая своей будущей роли в них, изложил в вечернем номере своего издания:
Далее следовало красочное описание собственной удали репортера в поимке легендарного московского вора. Тем утром удача отвернулась от Исидора Лангфельда, поэтому похмельный патриот Адаманский и рассердившийся кучер скрутили его в четыре крепких руки и сдали в участок.
Приступ буйства случился с Лангфельдом вследствие внезапного нарушения душевного равновесия. Накануне, около четырех часов пополуночи, в номерах «Ливерпуль», что в Столешниковом переулке, разыгралась целая драма. Исидор зашел с амурными намерениями к своей новой пассии – мещанке Прибытковой, спасенной им третьего дня от хулиганов в Солодовниковском пассаже, и застал у нее средь пуховых перин разжиревшую за время войны интендантскую крысу в исподнем. Крысы те в последний год японской кампании, уже не скрываясь, разъезжали на моторах по московским ресторанам и гуляли там с удивительным бесстыдством. О суммах, кои возили с собой господа интенданты в карманах и портфелях, вору было известно отнюдь не понаслышке.
Спустив крысу с лестницы и швырнув вослед позорный интендантский мундир, Лангфельд призвал девицу Прибыткову к ответу.
– Позвольте, – пыталась объясниться та, – вы ведь даже не спросили, одна ли я на белом свете. И на что живу!
– А-а-а! Так вы, сударыня, содержанка! И много ли у вас, позвольте спросить, содержателей?
– А как вы думали? Должен же кто-то даму содержать! Что-то я не припомню, чтобы вы мне предложение делали. Да и я вам, сударь, ничего не обещала.
Исидор никак не мог взять в толк, чем, собственно, содержанка лучше порицаемой обществом честной шлюхи. Разве что – обходится дороже. Но тут Лангфельда, склонного к внезапным озарениям, посетила еще одна неудобная мысль. Выходило, что интенданты делились награбленным из казны с дамами – добровольно и с ворами – принудительно. То есть содержали на ворованные средства часть общества, из чего следовало, что Лангфельд – краса и гордость московского воровского мира – тоже был до некоторой степени содержантом. От этой оскорбительной мысли Исидор пришел в буйство и после шумной сцены ревности в пылу взбаламученных чувств нанес пассии рану выше колена. Переулок огласился душераздирающими криками, сбежалась прислуга. Перепуганный содержатель «Ливерпуля» вызвал врача. Лангфельд под кудахтанье прислуги скрылся, а полицейский врач вызванной кареты «Скорой медицинской помощи» оказал истекавшей кровью даме первую помощь. Положение больной было признано не очень опасным. Но имени своего обидчика Прибыткова скрывать от полиции не стала. И вот вам результат: в полдень взволнованный неуловимый вор – король московских карманников и знатный медвежатник по совместительству, что само по себе – редчайший случай, доставлен репортером в участок. А у полиции имеется к нему документально оформленное заявление мещанки Прибытковой о покушении злодея Лангфельда на ее, мещанкину, жизнь.
