Читать «Трансформация войны» онлайн - страница 202

Мартин ван Кревельд

Неприкосновенность церквей и других религиозных святынь легко обеспечить, когда господствующая секуляристская система убеждений свидетельствует о том, что они не стали политически значимыми и что сама религия в том, что касается ее воздействия на войну, есть не что иное, как предрассудок. Однако у будущих поколений может быть на все это иной взгляд. Стоит только заглянуть в Библию, чтобы убедиться, что на протяжении почти всей истории религиозные институты не только не пользовались неприкосновенностью, но и считались главной мишенью. Захват религиозных символов противника считался прямым путем к победе, тогда как их утрата считалась причиной и доказательством поражения. Прошло не так много времени с тех пор, как даже на просвещенном Западе первое, что делали войска протестантов в захваченном городе, — это изгоняли епископов, разбивали статуи, очищали церкви (в том числе и от золота и серебра) и служили благодарственную службу Господу, во имя которого совершались все эти «достойные похвалы» деяния. Поскольку конфликт низкой интенсивности не столь институционализирован, как традиционная война, вероятно, в ходе него будет делаться гораздо больший акцент на предметы, имеющие символическое значение. Все истинное, прекрасное и священное будет его первой жертвой.

На горизонте просматриваются и другие изменения. Большинство людей склонны считать различия между частной и общественной (государственной) собственностью чем-то само собой разумеющимся. Однако в действительности это различие во многом продукт современного тринитарного государства; вплоть до того, что Жан Боден в XVI в. придумал государство именно для того, чтобы различать эти две формы собственности. Вряд ли в будущем, когда станет доминировать конфликт низкой интенсивности, это различение будет соблюдаться больше, даже если рассуждать теоретически, чем во время средневековой guerre guerroyante. Вероятно также, что в будущих конфликтах низкой интенсивности все больше будет применяться оружие, запрещенное сегодня, такое, как газ. Причина состоит в том, что такое оружие дешево, его легко производить и оно отлично подходит для применения в замкнутом городском пространстве. Все это тесно связано с основным положением, обоснованным ранее, но которое необходимо повторить. Как только легальная монополия на вооруженную силу, монополия, на которую так долго претендовало государство, будет вырвана из его рук, существующие различия между войной и преступностью сотрутся, подобно тому, как это сегодня происходит в Ливане, Шри-Ланке, Сальвадоре, Перу или Колумбии. Часто преступление будет скрываться под маской войны, тогда как в других случаях ведение войны будет считаться преступлением.

Конечно, все это не означает, что, как только конфликт низкой интенсивности придет на смену традиционной войне, все ограничения будут отброшены. Ранее я уже обосновал утверждение, что ведение войны без военных обычаев — другими словами, без системы четких и общепринятых представлений о том, что она собой представляет, — в конечном счете, невозможно. Террористы имеют самые весомые мотивы, чтобы отличаться от обыкновенных убийц; в конце концов, в случае весьма вероятного для них попадания в плен, от этого будет зависеть их судьба. И совсем необязательно, что террористы или даже преступники менее разборчивы, чем большинство из нас. Мало кто провел больше или хотя бы столько времени, напряженно обдумывая вопрос, кого следует, а кого не следует убивать «ради дела», чем хорошо образованные молодые люди, организовывавшие террористические движения в царской России в конце XIX - начале XX вв. Хотя отношения между мафиозными кланами очень часто походят на международные войны, меж ними существует четкая договоренность: не трогать жен и детей друг друга. Практический опыт и теоретические соображения подсказывают, что стирание упомянутых давно установившихся различий не приведет к полной анархии. Со временем возникнет новый обычай войны, возможно, основанный на различиях между «виновными» и «невинными». Хотя ошибки, разногласия в толкованиях нового обычая и его намеренные нарушения сделают его столь же хрупким, как и нынешний, это не означает, что данный обычай не будет существовать или утратит свою значимость.