Читать «Глубокая борозда» онлайн - страница 25

Соколов бросил недокуренную папироску, оглянулся: папироска дымилась. Тогда он вылез из ходка, вернулся к папироске, затоптал сапогом.

— Долго ли до беды, сушь стоит, — сказал он.

Стало уже совсем светло, восток заалел, дальний луг окутывался пеленой тумана, и оттуда тянуло холодом.

— И при наших машинах можно убирать в два раза быстрей, — продолжал Соколов. — Только чувствуется, что и нынче проваландаемся. Возьмите ту же хлебосдачу. Начнется уборка — и все уполномоченные шумят только о хлебосдаче. Как будто хлеб, который не вывезли из колхоза десятого сентября, двадцатого куда-то пропадет. В прошлом году нам дали график хлебосдачи на двадцать пять дней, а нынче — слышали ведь? — объявили: выполнить план за пятнадцать дней. Какой председатель не хотел бы за один день выполнить план? Но возможности не позволяют. А какой спрос за график по хлебу — всякий знает. Вот теперь и планируем: весь план, понимаешь, делим на пятнадцать дней, из этого намечаем и транспорт, а его не хватает на отвозку зерна от комбайнов. Как тут быть? Конечно, в первую очередь ставишь на хлебовывозку. Все наемные машины возят хлеб только на элеватор. Вот и скапливается машин у элеватора столько, что по полсуток стоят в очереди. Три часа в дороге, а десять на пункте. А в это время комбайнеры председателя ругают.

Соколов долго еще продолжал развивать свои мысли. Недостаток сортировок и низкую их производительность он также относил к порокам планирования: не учитывается сильно возросшее производство зерна в целинных районах.

Когда мы добрались до колхоза, колхозники на конном дворе уже запрягали лошадей. Соколов расспросил, кто куда направляется.

— Старается народ, — заметил он, когда мы вышли из ограды конного двора. — Урожай прояснился, теперь только работы давай — все выполнят, день и ночь работать будут… Человек, понимаешь, любит работать, в крови это у него!

— Ой, Иван Иванович! Вы приехали?

Из ограды выскочила девушка. Я не сразу узнал в ней агронома Зину. Миловидное лицо ее загорело дочерна, она словно повзрослела: детски-наивное выражение исчезло.

— А ты что так рано? Поди, не выспалась?

— Ой, что вы, Иван Иванович! Выспалась, конечно. Сегодня апробацию хлебов делаем, думаю с дальних полей начать.

— Добро, Зина, — похвалил Соколов. — Только сначала давай покажем наши посевы товарищу корреспонденту.

Зина взглянула на меня и лукаво улыбнулась:

— Многие теперь к нам зачастили…

Вот и хлеба.

Побуревшая пшеница спокойно, величаво переливалась волнами при каждом порыве слабого ветра. Резко бросались в глаза крупные колосья и низкие стебли пшеницы: дало себя знать засушливое лето. Я сказал было, что сорняков не видно, но Соколов решительно возразил:

— Есть, понимаешь, и сорнячки. Годика через два-три выведем совсем. Верно ведь, Зина?

Зина, сидевшая на козлах за кучера, обернулась к нам, и по ее ярким губам пробежала усмешка.

— Если мне доверите сеять, то сорняки останутся, — она тут же погасила смех, сделалась серьезной.

Соколов поглядел на Зину, на меня, чему-то усмехнулся.