Читать «Перловый суп» онлайн - страница 140
Евгений Доминикович Будинас
Александр Осокин
Хроники Будильника
Летающий пролетарий останавливает время (1961 г.)
В моей жизни Будинас появился (и всегда потом появлялся) нежданно-негаданно. Я совершенно точно помню, где и каким его впервые увидел: на сцене нашего нового актового зала в главном корпусе, читающим Маяковского — отрывок из «Летающего пролетария».
Стройный, высокий, очень коротко стриженый (а может быть даже наголо?) в оранжевом тонком джемпере (желтая кофта?), в узких брюках (джинсы?) Евгений твердо стоял на сцене. Расставив ноги, наклонив лобастую голову, и, жестикулируя, он очень неплохо читал Маяковского рублеными фразами, точно двигаясь по «лесенке» строк:
Прекрасный голос, отличная дикция, точные смысловые ударения. На губах какая-то легкая усмешка — мол, узнаете? Да не то, что это стихи Маяковского, — это и ежу понятно! А вот то, что исполнитель — сам почти молодой Маяковский?
В нем все было вызовом: и стихи, призывающие пролетариев срочно обживать небеса, и поза, и интонация, и даже одежда. Ко всему вышесказанному прибавьте еще небрежно завязанный яркий шейный платок (в те годы такие платки мы видели только на ковбоях в боевике «Великолепная семерка», первом цветном американском вестерне, недавно прошедшем по советским киноэкранам).
И еще одно впечатление, даже ощущение от его появления на сцене — сочетание огня, активности, огромной энергетики и неуловимой холодности, легкой отстраненности, иронии, недосказанности. Лед и пламень! Вернее, наоборот — пламень и лед! Необычная фамилия Будинас совершенно логично завершала его облик.
Уже потом, когда я начал узнавать через общих знакомых, не пойдет ли он в СТЭМ (студенческий театр эстрадных миниатюр, которым я руководил) артистом (он ведь был им по всем статьям), выяснилось, что этого не будет никогда, ибо он, как киплинговский Кот, «бродил, где вздумается, и гулял сам по себе». Что он умеет только возглавлять что-либо, да и то лишь придуманное им самим.
К тому же он — явный анархист, не считающийся с правилами, канонами и условностями. Одна кличка чего стоит — «Будильник»!
Не знаю, привез он ее с собой из вильнюсской школы, или уже в Рязани заработал от наших институтских острословов за свое постоянное стремление всех вокруг взбудораживать и поднимать?
А может, за историю, сделавшую его знаменитым в нашем институте, когда он разбил часы на общежитии. Вполне возможно, что часы на общежитии разбил вообще кто-то другой, а Женька взял ответственность на себя — и благородно, и красивый миф (мифы он обожал, а особенно — о самом себе). В итоге он оказался исключенным из института. «Свалил в туман», — как говорил один наш общий знакомый. Позже я написал Женьке эпиграмму с каламбуром:
