Читать «Собрание сочинений. Т. 17. Лурд» онлайн - страница 255
Эмиль Золя
Пьеру по какой-то странной ассоциации вспомнилась фраза, произнесенная кучером: «Дело в Лурде здорово поставлено, вопрос в том, долго ли это протянется». Действительно, в этом-то и заключался вопрос. Сколько уже построили почитаемых святилищ, внимая голосу невинных, избранных детей, которым являлась святая дева! И вечно повторялась одна и та же история: пастушка, которую преследовали, называли лгуньей, затем глухое брожение среди несчастных, изголодавшихся по иллюзии и, наконец, пропаганда, победа сияющего, как маяк, святилища, а дальше — закат, забвение и потом возникновение нового святилища, рожденного восторженной мечтой другой ясновидящей. Казалось, сила иллюзии по временам истощалась, и, чтобы она возродилась, надо было переместить ее, перенести в новую обстановку, создать новые приключения. Салетта свергла древних святых дев из дерева и камня, которые исцеляли болящих. Лурд сверг Салетту и, в свою очередь, будет свергнут какой-нибудь святой девой, чей нежный спасительный лик явится невинному ребенку, еще не родившемуся на свет. Но если Лурд так быстро, так бурно вырос, то, несомненно, он обязан этим неискушенной душе, обаятельному образу Бернадетты. На сей раз обошлось без мошенничества, без обмана: то был прекрасный плод страданий — хилая, больная девочка даровала страждущему человечеству свою мечту о справедливости и о праве каждого на чудо. Она была лишь воплощением извечной надежды, извечного утешения. К тому же исторические и социальные условия в конце этого страшного века позитивного опыта, казалось, способствовали исступленному мистическому подъему, вот почему торжествующий Лурд, вероятно, долго еще продержится, прежде чем обратится в легенду и станет одним из тех мертвых культов, чей аромат, когда-то сильный, теперь уже выдохся.
Ах, с какой легкостью, разглядывая огромное полотно панорамы, Пьер мысленно воссоздавал старый Лурд, этот мирный верующий город, единственную колыбель, где могла родиться легенда! Это полотно говорило обо всем, являлось наглядным доказательством происшедших тогда событий. Пьер даже не слышал монотонных пояснений служителя, пейзаж говорил сам за себя. На первом плане был изображен Грот, отверстие в скале на берегу Гава — девственный край, край грез, с лесистыми холмами, обвалами, без дорог, без всяких новшеств: ни монументальной набережной, ни аллей английского сада, извивающихся среди подстриженных деревьев, ни благоустроенного Грота за решеткой, ни лавки с предметами культа — этого преступного торга, возмущавшего благочестивые души. Лучшего, более уединенного уголка святая дева не могла бы найти, чтобы явиться избраннице своего сердца, бедной девочке, которая блуждала там, собирая валежник и вспоминая сны, какие привиделись ей тягостными ночами. Дальше, по ту сторону Гава, позади замка, раскинулся доверчивый, сонный старый Лурд. Перед глазами вставало былое: маленький городок с узкими улицами, вымощенными булыжником, с темными домами, облицованными мрамором, с древней церковью в псевдоиспанском стиле, полной старинных лепных изображений, золотых образов и раскрашенных кафедр. Только дважды в день Лапаку переезжали вброд дилижансы из Баньер и Котере и поднимались затем по крутой улице Басс. Дух времени еще не затронул этих мирных кровель, укрывавших отсталое, наивное население, подчинявшееся строгой религиозной дисциплине. Там не знали разврата, веками жили изо дня в день в бедности, суровость которой оберегала нравы. Пьеру стало ясно как никогда, что именно на этой почве, где царили вера и честность, могла родиться и вырасти Бернадетта, словно роза, распустившаяся на придорожном кусте шиповника.