Читать «Живой Журнал Нины Горлановой - май- 4 декабря 2013» онлайн - страница 12

А что значит это “дык”? Оно непонятно и в то же время достаточно конкретно, в нем и конечное и бесконечное, инь и янь, добро и зло, чисто русское по своему происхождению, даже крестьянское, оно орга¬нич¬но звучит из уст питерского митька с высшим образованием. Это и вводное, и союз (сродни противи¬тель¬ному “но”), в то же время его можно использовать как обращение и приветствие. В нем все богатство значений нашей эпохи и кровная связь с предыдущей. Одно слово: ДЫК... Когда мне редактор толстого модного журнала написал в прошлом году: “Нина, дык, твою повесть прочел, дык, начальство, дык, сама понимаешь... дык...” То есть начальство не в восторге, но мне и раньше писали про начальство, а вот с “дык” как-то роднее - пароль такой получился... Ты шлешь повесть, тебе отвечают: “дык”. Ничего не напечатали, а приятно...

Митя закружил моих старших детей в водовороте созданных им событий: устроил где-то Сонину выставку, куда-то увлек Антона: кажется, на вечер поэзии, привел в дом своего друга Стаканова, который уверял, что митьки живут на 21 коп. в день, и Соня тут же села писать портрет Стаканова, на фоне там летали монеты достоинством в 21 копейку. Потом Митя привел художника Сережу Аксенова, который сам писал наши портреты, потом... Потом Митя ушел в армию. И мы стали переписываться. Он слал стихи, а я - сейчас вы засмеетесь - слала ему фотографии “мисс Эротика” из “Советской молодежи”. По тем временам еще редко можно было найти такие фотографии, и я писала Мите: ты их меняй с солдатами на сигареты или сладости! А муж мне говорил: вдруг ты переоценила Митю, и он не будет их менять, а будет любоваться, волноваться! А я отмахивалась: Митя умный, он не станет волноваться!..

Потом в письмах замелькали тяжелые признания, как их учили разгонять демонстрации, но я в ответ писала что-то о том, что стихи все это перемелют в своей мясорубке. В общем, я отнеслась к нему как к сильному человеку, ведь для него было банальным то, что для “Знамени” было острым... Эту ложную мысль о его силе я поняла во всей ее чудовищности лишь после его смерти. Как будто поэт может быть сильным перед машиной армии!.. Что на самом деле там с ним произошло, я так и не поняла. А ведь по приходе из армии он ни с кем почти не разговаривал. Я-то детям говорила: вот Митя пришел, когда к нам-то он закатится? 

Предвкушая что-то беспечное, поэтическое, вроде прищепок... А ничего не было. И Митя никогда к нам не пришел. Я с ним встретилась уже летом, может, осенью 91-го, в “Инициативе”, в очереди за гонораром, и... Митя меня не узнал. Или вид такой сделал. Я, впрочем, сильно изменилась за это время, ... жизнь ко мне повернулась не самой солнечной - прямо скажем - стороной, поэтому и обижаться на Митино неузнавание я не стала, а просто сказала: значит, так мы меняемся... Ну и про свои горести что-то. Он обещал прийти в гости, но тоже не пришел. И потом я узнаю: Митя погиб... “Дык”, - сказала я... Его смерть, как это “дык”, и непонятна, и понятна, конечна, как факт из прошлого, и бесконечна в смысле нашего горя, которое за год не уменьшилось... И нечего сказать, кроме этого гениаль¬ного: “Дык!”