Читать «Забытое королевство» онлайн - страница 187

Местных торговцев обложили «штрафами», и им пришлось выплачивать исполнительному комитету тысячи долларов. Размеры «штрафов», или «взносов», определялись в индивидуальном порядке, и комитет намекал, что эти выплаты не будут последними. Неплатежи карались арестом виновника, за которым могла рано или поздно последовать и казнь. Многие купцы уже сидели под арестом и ожидали, когда их «пустят в расход»; то же грозило и членам магистрата. Закоренелые курильщики опиума и старейшины либо угодили в тюрьму, либо смогли выкупить свою свободу, заплатив еще более сногсшибательные «штрафы». Местная золотая молодежь пополнила ряды милиции и вынуждена была проходить боевую подготовку и маршировать на почти пустой желудок. Все они в прошлом курили опиум, так что можно представить себе, какие страдания они теперь испытывали.

Шаманов объявили вне закона, и многие из них теперь жили в страхе, со дня на день ожидая, что их схватят и казнят. Монастыри были осквернены, изображения и бесценные танка сожжены или разбиты, сутры уничтожены, ламы арестованы либо разогнаны. Большевики провозгласили, что в монастырских зданиях в будущем откроются народные школы, как будто для этого не нашлось бы других построек. Храм бога Саддока также был осквернен, все его внутреннее убранство разбито. Афоризм Ленина «Религия — опиум для народа», похоже, претворялся в Лицзяне в жизнь еще ревностнее, нежели до того в России.

В один прекрасный день у моих ворот объявились новые чиновники, которые, не церемонясь, конфисковали у меня все машины и инструменты, полученные из Америки в качестве подарка нашему кооперативному движению. У меня отобрали также все конторские книги и расписки за ссуды, выданные нами различным кооперативам. Впоследствии они направились непосредственно в эти кооперативы и реквизировали у них вязальные и швейные машины, которые я перед тем официально продал им от имени нашей конторы. Я попытался выяснить, какова причина таких крутых и внезапных мер. «Все это теперь принадлежит народу, — заявили мне чиновники. — Мы создадим собственные народные кооперативы колоссального масштаба. Там, где в вашем кооперативе было тридцать человек, в нашем будет три тысячи». Что можно было возразить на такой абсурдный с экономической точки зрения проект? Я попытался указать им на то, что нынешние кооперативы тоже создавались народом и были народными и что машины и инструменты тоже предназначались для народа. Но никто не обратил на мои слова внимания. Двое большевиков с глазами, блестящими от жадности, порывались обыскать мои личные комнаты и реквизировать мой запас медикаментов. Другие — возможно, не до конца утратившие совесть, — отговорили их. Я сказал им, чтобы они ни в чем себя не ограничивали и брали все, что им заблагорассудится, включая мои личные вещи.

После вышеописанных происшествий и нескольких замечаний малайских членов исполнительного комитета, долетевших до моих ушей — они отзывались обо мне как об «агенте западного империализма», — я наконец решил, что пора уезжать из Лицзяна, и как можно скорее, пока из Пекина не прибыли советские наставники и профессионалы из ОГПУ. Я обсудил свой план с доктором Роком, который и без того собирался уезжать по состоянию здоровья, пока у него была такая возможность. Мы отправились на встречу с исполнительным комитетом, и если у некоторых малайцев и были возражения по поводу нашего отъезда, они были быстро отметены насийскими комитетчиками, чье слово явно имело больший вес. Доктор Рок и я все еще пользовались любовью и уважением лицзянцев, и авторитет наш был достаточно велик. Комитет дал согласие на наш отлет на зафрахтованном самолете, но с условием, что самолет должен доставить из Куньмина несколько тысяч серебряных долларов, которые тамошняя администрация задолжала учителям в Лицзяне. Однако сообщение с Куньмином было прервано, так что доктору Року пришлось отправить гонца в Дали, откуда можно было послать телеграмму. Мы с нетерпением ждали ответа. Наконец стало известно, что самолет за нами прилетит 24 либо 25 июля.