Читать «Жертва тайги» онлайн - страница 129

Алексей Викторович Макеев

Он тут же заметил смутно видимую человеческую фигурку, стоящую на самом краю площадки, и помахал ей рукой. Антон дождался ответного сигнала, снова медленно опустил глаза и посмотрел на поверженного врага, лежащего на земле, жалкого в своем теперешнем полном бессилии, сраженного пулей.

Он постоял, поглядел с острым злорадным прищуром на побледневшую сморщенную физиономию Молчуна. Антон покачал головой, набрал в легкие воздуха и шумно выдохнул, потом повесил ружья на куст и нехотя, через силу опустился перед ним на корточки. Он грубо отпихнул его окровавленную руку в сторону, задрал одежду над местом ранения и скривился со смешанным чувством облегчения и жгучей досады. Рана была явно не опасной, даже не тяжелой. Малокалиберная пулька прошла навылет в десятке сантиметров под правой ключицей.

– Ну и что тебе сказать, скотинка ты безмозглая? – процедил Антон, глядя в его расширенные от боли бесцветные, словно выгоревшие на солнце зрачки. – Ты, конечно, не подохнешь. Еще маленько протянешь. В тюряге будешь жить да поживать как в сказочке. Только вот добро наживать, уродец, тебе теперь точно не скоро придется. Годков так через двадцать, разве что. Все. Допрыгался.

Антон издалека увидел своих бывших собратьев по несчастью, ткнул кулаком в спину еле передвигающего ноги, наскоро перевязанного Молчуна и сам прибавил шагу. Лицо его просветлело и разгладилось. В глазах заплескалась радость.

Когда до старых добрых знакомцев, сбившихся тесной кучкой, оставалось пройти с десяток метров, Одака, стоящая с краю, вдруг резво кинулась им навстречу. У Антона сладко заныло в груди, он непроизвольно замедлил шаг и развел руки. Но девушка неожиданно налетела на Молчуна, повалила его на землю и принялась терзать как разъяренная тигрица.

Антону стоило немалых усилий оторвать ее от исполосованного острыми коготками расхристанного чухонца. Какое-то время она еще ожесточенно, с пеной у рта билась в его объятиях, стараясь вырваться. Потом Одака как-то неожиданно резко обмякла и повисла у него на руках. Она будто совсем выбилась из сил, в одно мгновение растеряла всю свою неистовую ярость.

Антон бережно, с рук на руки передал девушку подскочившему Ингтонке и тихо, боясь ее потревожить, спросил:

– Что с ней такое, а? Хотя, наверное, я мог бы и не спрашивать.

– Дело в том, что она отцовское зеркальце опознала.

– Какое зеркальце?

– Да то самое, – так же тихо, вполголоса ответил ему Ингтонка, успокоительно поглаживая Одаку по вздрагивающему плечику. – То, которое этот гад на гору в рюкзаке принес. Вещица когда-то принадлежала Падеке, ее отцу. Это же их семейная реликвия. Она из поколения в поколение по отцовской линии передавалась. Падека, как и все его предки, шаманил понемногу. Камлал, когда люди просили.

– Вот, значит, как? Да?.. – Антон снова набычился.

Он чувствовал, как отступившая было притупившаяся ненависть к сумасшедшему чухонцу опять начинала подниматься изнутри, проникать, просачиваться в каждую клеточку его тела.

– Да. Но и это еще не все, – продолжил Ингтонка.

Он осторожно усадил Одаку на подстеленную куртку. Глаза девушки были мертвыми, недвижными, направленными куда-то в себя.

Игорь приблизил лицо к самому уху Антона и быстро, жарко зашептал:

– Когда ты за ним в погоню бросился, мы с Серегой в эту гадскую каменную чашу заглянули. А там – одежда ее матери. Истлевшая. И кости. Вот, глянь, – выплеснул из себя Ингтонка и протянул Антону раскрытую ладонь.

На ней лежала тонкая вогнутая овальная медная бляшка с небольшим, как игольное ушко, отверстием на краешке. В середине ее была видна неглубокая насечка, похожая на отпечаток крошечной птичьей лапки.

– Что это?

– Это а-чен. Такие медяшки наши женщины испокон века на подол халата пришивают. Только обычно они просто гладкие. А такой, с узором, ни у кого больше не было.

Антон подошел к Молчуну, сидящему на кочке, постоял немного, поиграл в раздумье желваками. Потом он ухватился за жидкие седые волосы, спадающие на склоненное лицо, приподнял поникшую голову садиста и жестко заглянул ему в глаза, едва справляясь с диким искушением заехать в харю кулаком.

– Да, видно, я ошибся, сволочь!.. Не так сказал, – прохрипел Антон. – Не двадцать лет сидеть будешь, а до последнего часа твоей насквозь гнилой житухи. И не надейся, что тебя в суде шизиком признают. Даже не мечтай об этом!

Расступалась, расползалась мгла. Темно-малиновый солнечный диск тяжело выползал из-за горных хребтов, укутанных предрассветным туманом. Вскоре он наконец-то выбрался наружу, но еще долго крался, скользил и скользил за дальними гольцами.

Уставшему светилу будто окончательно надоело исполнять свою тяжкую и неблагодарную повинность, снова и снова возвращать к жизни эту планету, упорно стремящуюся в небытие, населенную двуногими моральными уродцами. Ему вконец обрыдло согревать людей своим живительным теплом в призрачной, несбыточной надежде сделать их хоть чуточку разумнее и добрее.

Антон стоял у причала, с наслаждением втягивал в легкие ароматный сигаретный дымок. Пряча улыбку, он слушал, как расходившийся, распалившийся Геонка усердно читал нотации связанному Валерьянычу, сидя с ним рядом в лодке.

– Твоя шибко дурной люди! – плевался старик. – А-на-на! Уже мошонка совсем седой, а ума мало-мало нет! Тебя маленько надо мозги лечи! Как могла твоя такое придумай?! Живой люди как барашка режь! Твоя – Гитлер, да? Твоя за бабский железяка чертям душу продал! Тебе больше ни черта нету паня положи! Совсем соображай нету!

– Антон!.. – легонько дотронувшись до его плеча, выдавил из себя сконфуженный Ингтонка и нервно поправил повязку, сползающую на лоб. – Ты уж извини, что так получилось. Я ведь тебе фактически ничем не помог. Не знаю, что на меня такое нашло. Просто в какой-то ступор провалился.

– Да прекрати, Игорек. Со всяким же случается. Ну так что? Двинули? Может, мне все-таки к себе в моторку этого амбала погрузить?.. Молчуна, конечно, не могу. Одака опять в него коготки запустит. А вот этого субчика…

– Нет. Не надо. У нас движок помощней. Да и лодка пошире.

– Ну, как знаешь.

Шумит Сукпай. Гомонит на все лады. Бренчит галькой на отмелях. Ревет и стонет на зловещих бурных перекатах. Ровно и размеренно гудит отлаженная мощная «Ямаха». Мелькают по сторонам крутые скалистые берега. Синий полумрак кедрачей. Алые гроздья калины. Белоснежные гривки молодых березок, склоненных над хрустальной ледяной водой.

«Как же мне сказать, объяснить ей, что больше ничего у нас не будет? – думает Антон, крепко сжимая румпель и придерживая свободной рукой за теплое покатое плечико Одаку, притихшую, задремавшую на его груди. – Как же растолковать, чтоб ненароком не обидеть?.. Ну да ничего. Пока дотянем до поселка, я что-нибудь придумаю».

Лодка, все время шедшая сзади, идет на обгон, но, поравнявшись, плавно снижает ход и тянет вровень.

– Гляди, Антон! Вон там! Видишь? На скале справа?.. – стараясь перекричать рокот моторов, горланит Ингтонка. – Видишь?.. Вон там дверь. Та самая! Погляди. – Игорь показывает рукой на высокий правый берег.

Переведя взгляд на темную, покрытую глубокими морщинами трещин базальтовую скалу, Антон действительно видит какое-то довольно ровное и гладкое углубление в скале, смутно похожее на перевернутую крышку от обувной коробки.

Он улыбается, машет ему в ответ и кричит:

– Класс, Игореха! Вижу! Здорово!

Антон поднимает большой палец, и тут вдруг исподволь, неожиданно вспыхивает в его сознании какая-то шальная, озорная, парадоксальная мыслишка:

«А я ведь, вполне возможно, еще сюда приеду. А что? Чем черт не шутит?.. Черт, черт. Да, может быть. Когда-нибудь. Через много лет».