Читать «Бархат и опилки, или Товарищ ребёнок и буквы» онлайн - страница 16

— Кóта? Какая ещё Кóта? Ах, Кóта!

Лицо таты опять стало нормального человеческого цвета.

— Знаешь, что… — тата подыскивал слова. — Тебя следовало бы теперь хорошенько выпороть… вместе с твоими Нóги и Кóтой!

Вот так! Сам разорвал ремешок сандальки и ещё хочет меня выпороть! Я чуть не заревела.

— Пойдём лучше домой, — плаксиво клянчила я. — Я могу сегодня и поспать после обеда, если хочешь. Честное слово!

Тата посмотрел на меня с усмешкой:

— Похоже Пааво Нурми опять придётся тащить Эмиля Затопека домой на закорках?

А что ему оставалось!

Доски для песочницы он в очередной раз не принёс. Ладно, песочница не волк, в лес не убежит!

Товарищ ребёнок и летние каникулы

Пора летних каникул всегда была приятной.

У таты теперь было для меня гораздо больше времени, хотя по утрам он должен дежурить в школе у телефона. Но это мелочи, потому что летом по утрам светло и солнечно, и мои страхи, боязнь чёрных дядек растворялись в этом свете и полностью улетучивались.

Утром по радио передавали бодрые детские передачи, и детский хор Дворца пионеров разучивал всё время новые песни, одну красивее другой. Некоторые из них запоминались буквально сами. Например, такая: «Солнце лес позолотит, птичья песня там звучит, пионеры бодро в ногу по лесной идут дороге». А самой бодрой была такая: «Пока я юный пионер, потом я буду инженер, и буду я специалист, строитель жизни, коммунист!»

Но у некоторых песен с хорошими мелодиями слова были для меня слишком сложными. Я очень хотела выучить одну мрачную и угрожающую песню, которую пели Карл и Георг Отсы, потому что этой песней можно было бы путать мерзкого следователя Варрика, который велел молодым русским парням увезти мою маму, а потом ещё и сам приходил рыться в наших вещах и гонялся за мной. Но как раз слова этой песни влетали в одно моё ухо и сразу вылетали из другого. Запомнилось лишь одно место: «Мы все за мир! Клятву дают народы! Мы все за мир! Пусть зеленеют всходы! Реют знамёна свободы!» Красивые песни вызывали злобу у этого жуткого типа, но к словам песни о свободе он наверняка бы прислушался.

Когда я рассказала об этом тате, он грустно улыбнулся. Он считал, что лучше мне не заговаривать с этим следователем, если он опять появится. Но если я никак не могу обойтись без пения, то самое подходящее — исполнять чёрным дядькам грузинскую песню «Сулико».

«Сулико» я пела чуть ли не каждый день вместе с мужским хором, и слова этой песни помнила хорошо: «Я могилу милой искал, но её найти нелегко. Долго я томи-и-ился и страдал — где же ты моя Сулико?»

Эта песня нравилась и Сирке. На моё заунывное пение она задирала морду кверху и начинала подвывать. К сожалению, гончая совсем не придерживалась мелодии, зато голос у неё был высокий и сильный. Плыкс-Поэнг смотрел на мать почтительно и тоже поскуливал. В одно прекрасное утро, когда мы вместе с Сиркой и мужским хором как раз распевали «Сулико», кто-то попытался помешать нашему концерту, постучав в дверь.

К счастью, это не был какой-то чёрный дядька, а вовсе упитанная тётенька в сером пиджаке в мелкую клеточку.