Читать «Неудачный день в тропиках. Повести и рассказы.» онлайн - страница 66

Я смотрел на свою рюмку, где ещё оставалась водка. Я подумал, что и в опьянении есть свой смысл — как раньше не понимал я этого?

Покачивающаяся занавеска на вагонном окне отсвечивала той особой болезненной бледностью, какую придает белым предметам раннее утро. На соседней полке, закутавшись с головой, спал кто‑то — мужчина ли, женщина… Я осторожно встал и вышел в коридор. Нажимая снизу на кнопку никелированного крана, нацедил в стакан противной теплой воды.

Вологолов взял салфетку и вытер ею запястье руки. Салфетки были веером раздвинуты в высоком стакане из тонкого розового стекла — как в ресторане.

Утром, трясясь в раскаленном автобусе, увозящем меня из Алмазова, я безрадостно и устало праздновал победу. Прошло несколько часов, и победа превратилась в поражение: я понял, что никогда не обрести мне того внутреннего достоинства, в котором доживает свой век Федор Осипович.

— А ты вспомни, — сказал вдруг Вологолов, — не ты ли первый хотел бежать из Алмазова? Шмаков предлагал тебе вернуться — что же ты?..

— Перестань, Семен! — оборвала мать.

На широких скулах Вологолова пульсировали желваки. Он снова взял салфетку и вытер ею то же место на запястье.

— Совесть заговорила, — процедил он. — Самые страшные люди — кристально честные. Убийцы из них выходят.

Мать резко повернулась к нему, и раскосые глаза её блеснули, но она не проронила ни слова.

Я сидел, ссутулившись и положив локти на стол.

— Может быть, вы и правы, — проговорил я. —Но я ведь никого не обвиняю. Ни вас, ни мать. Ни даже Шмакова.

— Ну и себя нечего обвинять, — примирительно сказал Вологолов. — Давай‑ка выпьем лучше.

— Я и себя не обвиняю. — Мысли разбегались, и мне было трудно сосредоточиться. — Вы водкой от Шмакова откупились, а я бритвой хотел. Электрической. Потому что товар, который я приобретал, имел в моих глазах более высокую цену.

Я не видел и не слышал, как встала мать—её движения всегда были по–кошачьи бесшумны. Она сильно ударила меня по щеке. От неожиданности я задел локтем тарелку. Она звонко разбилась.

Вагон спал, за окном летели не зеленые, а какие‑то темно–серые, унылые леса. Мелькали бетонные опоры — значит, нас тянул уже электровоз. Я прижался лбом к холодному стеклу.

«Мой товар имел более высокую цену».

Мать вошла в номер легко и непринужденно, элегантная в своем спортивном платье, но дыхание её было утомленным. Она бросила все дела и помчалась ко мне, едва я позвонил.

Вагонное стекло, к которому я прижимался лбом, нагрелось, и я отнял голову. Пошарил по карманам, ища сигареты, затем тихо прошел в купе, но и в пиджаке сигарет не оказалось. Тягостное, непривычное ощущение похмелья…

Мать затягивалась часто и глубоко, и волосы её были не распущены, как обычно, а подобраны, схвачены приколками и обнажали немолодую желтоватую шею.

В кухне запахло дымом. Вологолов встал и открыл форточку. Он давно уже бросил курить — берег свое здоровье.

Девятилетний мальчик играл в шашки со своим будущим отчимом, они шутливо переговаривались, а мать молчала, глаза её были опущены, и только иногда она раскосо взглядывала на нас. О чем думала она в эти минуты? Шмаков был самым старым и самым скучным из её поклонников, но это был единственный человек, который соглашался поставить свою фамилию и свое имя в голую метрику её сына.