Читать «Неудачный день в тропиках. Повести и рассказы.» онлайн - страница 27

После нашего бегства из Алмазова я видел Шмакова ещё раз: он приехал в Светополь и вызвал меня через соседского мальчика. Я вышел за ворота, недоумевая, кто может знать меня здесь.

По той стороне улицы прогуливался мужчина в светлом костюме и шляпе. Я не сразу признал в нем Шмакова. Шляпу он не надевал с тех пор, как мы перебрались в Алмазово.

С важностью поманил он меня пальцем. Никогда ещё не видел я отчима таким торжественным. Поборов желание улизнуть, я медленно приблизился. Он деловито обнял меня и поцеловал. Шляпа, ткнувшись полями в мой лоб, съехала набок. Он с достоинством поправил её. От него пахло вином.

— Давай пройдемся, — произнес он и зашагал первым. Сзади на шляпе трепетало, прилипнув к полям, коричневое перышко.

Неловко закинув голову — насколько позволяло парализованное тело, старик смотрел в окно. Я проследил за его взглядом. За окном цвела сирень. Тяжелые грозди голубовато дымились у основания, а вверху были темными.

Придерживая спадающий халат, я тихо подошел к кровати. Я ничем не выдал своего присутствия, но старик вздрогнул и выпрямился. Его взгляд встретился с моим и тотчас ушел в сторону.

Выходя из больницы, где лежал Федор Осипович, я думал о Шмакове. Разве не был он в своем Алмазове также одинок и стар, а быть может, и болен?

— Как учеба? — важно спросил Шмаков.

Я удивленно посмотрел на него сбоку. Голова его в нелепой шляпе была гордо поднята, а губы — сжаты.

— Сейчас же каникулы.

— Ах, да! Да.

Он полез в карман и с трудом вытащил кулёк из толстой бумаги.

— Возьми.

— Что это?

— Возьми, — настойчиво повторил он. — Когда отец даёт, надо брать.

Я взял. Непонятную власть имел надо мной Шмаков в эту минуту.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил он.

— Ничего. Нормально.

Он покровительственно наклонил голову в знак того, что понимает меня, и поправил галстук. Никогда раньше я не видел у него этого разукрашенного, как мармелад, галстука. Несмотря на возраст, в котором многие отдают дань экзотическшм расцветкам, я предпочитал цвета однотонные и глухие.

— Ешь, — сказал он.

— Что?

— Пряники ешь.

Я посмотрел на кулёк.

— Не хочется.

Он снова наклонил голову, соглашаясь. Мы медленно шли вниз по улице.

А может быть, это как раз то, что некогда звалось гордыней и что достойно осуждения — болезненная, отшельническая страсть к абсолютной нравственной чистоте?

— Как ты ко мне относишься? — спросил Шмаков, глядя перед собой.

— Ничего… Обыкновенно… — Я остановился. — Мне пора уже.

— Скажи мне, Кирилл, — произнес он, тоже останавливаясь. — Ты считаешь меня своим отцом?

Я молчал. Я видел его тщательно вычищенные черные туфли и коричневые шнурки в них.

— Ты считаешь отцом человека, который дал тебе свою фамилию? Который целых шесть лет кормил и поил тебя? Ответь мне прямо. И одевал тоже, — прибавил он.

— Ну… считаю.

Раньше мне было неприятно, когда кто‑то напоминал мне — пусть даже невольно, — что отец у меня —не родной. Теперь же, напротив, все восставало во мне против признания за этим человеком какой бы то ни было родственной близости. Но повернуться и уйти от него я не мог. Он пошел, и я снова заворожённо двинулся за ним.