Читать «Империя Александра Македонского. Крушение великой державы» онлайн - страница 20

Джон Грэйнджер

Около 360 г. до н. э. один из городов — Рим — начал особенно выделяться на фоне остальных. Он был крупнее, с большим числом населения, лучше организован и обладал более разумной «программой» создания империи, чем другие. Он развивался и под этрусским, и под греческим влиянием, хотя его жители и пользовались латинским языком, и теперь доминировал над группой более мелких латинских городов, которые уже давно образовали религиозный и оборонительный союз. Не так давно, в 367 г. до н. э., Рим уладил внутренние проблемы с помощью законов Лициния и Секстия и руководил борьбой с набегами галлов. Карфаген в достаточной степени оценил это и заключил новое соглашение с Римом, которое признавало политическое главенство Рима в Центральной Италии. Сиракузы направили корабли в набег на берега Лациума. Эти известия достигли Греции. Те, кто обращал внимание на подобные вещи, в достаточной степени оценили это и решили, что такой значительный город должен быть греческим.

Что из этого всего знал Филипп II, когда он стал царем, точно неизвестно, но положение в Греции было ему очень хорошо известно еще по годам, проведенным в Фивах. Жизнь в доме известного фиванского политика Паммена в 360-х гг. до н. э. была для него «школой» политических манипуляций, с которой могло сравниться мало какое другое место. Сила Сиракуз была известна, и Дионисий определенно распространял свою власть на материк, гордо демонстрируя свое богатство на Олимпийских играх, подобно тому, как предок Филиппа Александр I отстаивал свое право участвовать в соревнованиях столетием раньше и как сам Филипп сделает это позже. В Коринфе, метрополии Сиракуз, жил в изгнании дядя Дионисия II Дион. Он изучал и преподавал философию и лелеял собственные амбиции. Ситуация в Италии и Карфагене была несколько иной, но определенно Карфаген и его могущество, хотя бы просто из-за конфликта с Сиракузами, был известной политической силой.

На севере македонцы конфликтовали с иллирийцами. Царь последних, Бардалис, был постоянной угрозой для македонцев на протяжении жизни целого поколения. У фракийских Царей на востоке были во многом такие же проблемы с властью, что и у македонских. Возможно, что кроме этих народов, иллирийцев и фракийцев, было известно что-то об экспансии кельтов, одна ветвь которых жила в Галлии, вторая в Северной Италии, а третья недавно достигла нижней части долины Дуная. Вероятно, на этом и ограничивались сведения македонцев, частично из-за того, что кельты пришли совсем недавно и их присутствие очень обеспокоило все местные народы.

Балканские народы были лишь частью «социальной смеси» материковой Европы, население которой и греки, и италики называли варварами. В этих регионах было мало городов, но во всем остальном люди жили в основном на том же уровне экономического развития, как и те, кто жил вокруг Средиземного моря. В большинстве своем они были фермерами, живущими в деревнях, но были также и ремесленники, торговцы и моряки, у них существовали царства и племенные сообщества, соперничающие, торгующие и заключающие союзы друг с другом. Разница между сообществами на берегах Средиземного моря и внутренней части европейского континента заключалась в первичных различиях политической организации и грамотности, а не в экономическом развитии. Македонцы принадлежали к обоим «типам»: основное население жило как варвары Европы, но культура элиты больше походила на греческие города, хотя и с заметным македонским «оттенком». Цари Македонии походили на царей Иллирии и Фракии, но в то же время их сильно притягивала греческая культура: царь Архелай принимал при своем дворе Еврипида, а царь Пердикка позволил греческому философу Евфраю организовать свой двор. Комбинация таких различных элементов могла создать опасное напряжение — некоторые из македонских аристократов ненавидели Евфрая, — но сочетание греческой культуры и административного опыта с агрессивностью и энергией македонской элиты имело удивительные последствия.