Читать «Ямщина» онлайн - страница 148

Перед тем как выйти из своей уютной комнатки, Щербатов присел на краешек дивана, вытянул ноги и долго сидел, прикрыв глаза, на ощупь то застегивая, то расстегивая защелку маленького коричневого баульчика, в котором отныне находилось все его движимое и недвижимое имущество. И снова пришлось пересилить себя. Резко поднялся, в последний раз окинул взглядом комнатку, в которой, пока он умывался, Анна Ивановна уже успела прибраться, и приподнял котелок, прощаясь, – знал, что больше сюда он уже не вернется. Тихо прикрыл дверь и вышел на улицу. Осенняя сырость окатывала город. Мелкий, почти невидный, а лишь осязаемый, моросил дождик. Все звуки раздавались глухо, невнятно, и даже колеса экипажей, обычно говорливые на неровной булыжной мостовой, катились со шлепающим уханьем, будто по сплошной луже.

Щербатов остановил извозчика, и здоровенный патлатый парнина, оборачивая к нему широкое лицо с приплюснутым носом, пожаловался:

– Зима катит, барин, ску-у-шно… На стакашек для сугреву набросите?

– Будет, будет тебе на стакашек, – успокоил Щербатов, – поехали.

– Не извольте беспокоиться, домчим мигом, как на крылышках!

Щербатов зябко передернул плечами, поглубже натянул котелок, защищаясь от сырого ветра, и несколько раз про себя повторил: «Никольский Андрей Христофорович, газетный репортер. По средам ему из типографии привозят гранки». Еще раз глянул на свой коричневый баульчик – точно такой же, не отличишь. В прошлую среду он специально побывал у подъезда доходного дома, где квартировал Никольский, специально проследил, когда и с чем приезжает посыльный из типографии.

Ну, вот и дом, вот и подъезд. Извозчик, получив на стакашек для сугреву, с надеждой предложил:

– Может, обождать, барин, может, еще куда требуется доставить?

– Нет, братец, я надолго приехал. Не жди.

Витая веревочка с бронзовым наконечником была влажной. Щербатов дернул за нее, и колокольчик за дверью отозвался заливчатым голосом. Высокая, полная женщина с кружевной наколкой на пышной груди удивленно уставилась на Щербатова и спросила:

– Вы к кому?

– Посыльный из типографии, гранки для Андрея Христофоровича.

– А… а Гриша где?

– Гриша захворал. Мне вот вручили, – он качнул баульчиком, – срочно велели, прямо горит…

– Ой, да я и не знаю, он, Андрей-то Христофорыч, как бы вам сказать… он не в себе маленько…

– Э, милая, меня не касается, в себе – не в себе, а велено срочно – значит срочно! Куда идти-то?

– Да вот его кабинет, прямо, – она указала рукой на высокие двустворчатые двери, – только я, право, не знаю…

– А нам и знать не положено, милая, наше дело такое: приказали – выполняй!

И Щербатов, не давая прислуге опомниться, быстрым шагом пересек прихожую, уверенно открыл половинку высокой двери и сразу же ее плотно за собой прихлопнул. Мгновенным взглядом окинул кабинет: два окна, рамы открываются внутрь – это хорошо, длинный книжный шкаф вдоль глухой стены, к нему вплотную примыкает широкий стол, заваленный бумагами, газетами, гранками и уставленный… пустыми бутылками. Из-за этих бутылок, словно из-за забора, на Щербатова глядел круглыми, как пуговицы, глазами молодой человек лет двадцати пяти. Узенькая, клинышком, бородка была растрепана, как старый, редкий веник, на лбу мелким бисером блестел пот, а узкие, поджатые губы отливали такой темно-густой синевой, какая бывает только у покойников.