Читать «Ямщина» онлайн - страница 119

И сразу же велел привести на допрос Хайновского.

Но допрос практически ничего не дал. Хайновский упорно отрицал всякую связь с организацией, упирал на то, что имеет психическое заболевание и вообще у него болит голова и больше на вопросы он отвечать не будет. И все дальнейшее следствие свелось к бесконечному и надоевшему в конце концов отрицанию Хайновским всего и вся. Он и на суде не признал себя виновным. Произнес зажигательную речь о засилье полицейского произвола, сорвал аплодисменты восторженных курсисток и вышел из здания суда, в окружении конвоя, с высоко поднятой головой.

Полковника Нестерова, представленного в свое время к ордену святого Владимира первой степени, вычеркнули из списков и сразу же после оглашения приговора Хайновскому намекнули об отставке. Правда, в иносказательной форме, не впрямую. Но умный Нестеров сразу понял – это последнее предупреждение. И выпил вечером шустовского коньяка больше, чем обычно.

29

Больше всего на свете, как истинный немец, профессор Гуттенлохтер ценил точность и исполнительность. Именно по этим качествам он и отобрал троих студентов в свою экспедицию. Немногословные, аккуратные даже в мелочах, они действовали, как большие серебряные часы профессора, не отставая и не забегая вперед ни на одну минуту. И как же был огорчен Гуттенлохтер, когда в отлаженном механизме экспедиции обнаружился первый сбой: в Каинске внезапно заболел проводник Чебула. Утром, после ночевки, он не смог подняться с постели, беспрестанно просил у хозяйки постоялого двора воды и виновато смотрел на профессора красными, воспаленными глазами, из которых текли слезы.

– Вы уж простите меня, Иван Иваныч, – к Иоганну Гуттенлохтеру, как и студенты, Чебула обращался на русский манер, – такая незадача вышла… Но я быстро поправлюсь, дня два – и я снова на ногах…

– Мы будем иметь нарушение моего графика, – стеклышки профессорского пенсне недовольно блеснули, – а это уже непорядок. Я оставляю деньги, за которые вы распишетесь в ведомости, вы имеете право тратить их на лечение и на быструю подводу. Я могу дожидать вас Мариинск два дня. Если не успеваете, ищу нового проводника…

– Иван Иваныч, я успею, мне всего пару дней нужно – и я на ногах!

– Торопитесь, я не могу нарушать график; если нарушим, мы будем иметь плохой результат.

На этом и расстались.

Едва только Гуттенлохтер отъехал от постоялого двора, как Чебула бодро поднялся с постели и проворно кинулся к колодцу промывать холодной водой глаза, старательно натертые накануне едучим табаком-самосадом. Насухо вытершись и поморгав красными набрякшими веками, он легко закинул за плечо небольшую котомку и резво зашагал по улице мимо серых домов с глухими воротами и такими же глухими заплотами, с любопытством оглядываясь по сторонам.

Каинск жил своей неторопкой жизнью. Перемешивая колесами весеннюю грязь, ползли медленные подводы, в пригонах мычали коровы, застоявшиеся за долгую зиму, на обсохших уже бугорках зеленела первая травка, а в высоком, бесконечно распахнутом небе слышались радостные гусиные вскрики. Чебула жадно, раздувая ноздри, втягивал в себя сырые запахи земли, отбрасывал со лба длинные волосы и так улыбался, словно ему только что привалило невиданное счастье. Впрочем, так оно, наверное, и было – Чебула по-своему ощущал себя счастливым в это утро. Впереди его ожидало по-настоящему живое и опасное дело, от одного предчувствия которого горячей закипала кровь в жилах; он оставался теперь один, и только от него самого зависела дальнейшая судьба, а может, и сама жизнь, и ему не требовалось тратить время на пустые разговоры и слушать пространные рассуждения о политических взглядах.