Читать «Собрание сочинений. Т. 4. Гражданская лирика и поэмы» онлайн - страница 40

Семён Исаакович Кирсанов

2

В поэме этой вы не ищите эффектно вдетой сюжетной нити. Она не прочит себя в романы, она не очерк о далях странных, — в туманах роясь, в дождях и в глине, она лишь поиск тропы к вершине. Не все так ясно, не все так гладко шло, как по маслу, своим порядком. И быт был выбран не то чтоб низменный, и стол мой письменный был чист и прибран. В тетради — почерк, как ключ, извилист, и струйки строчек в блокнотах вились. Но было это не на вершине и не в низине, а между где-то, посередине. Так было дома, а в мире, тут же, шел век подъемов по льду крутому, в огне и в стуже, век Сталинграда и век Вьетнама — век восхождений сердец упрямых к высоким грядам. И век падений, глубоких самых, век эпидемий и нападений, фонтанов дыма, смерчей, обвалов… Век Хиросимы и Гватемалы… Я так старался быть рядом с высью, я к ней взбирался проворной мыслью. Мне открывались дела-высоты, где прикрывались сердцами доты, где через трупы с обрывком флага шли вверх, на купол, на штурм рейхстага, на рельсы прямо — ложились грудью, чтоб в грудь Вьетнама не бить орудью, где узнавались глубины долга, где целовались у Дона с Волгой, в отряде горном крутизны брали… Не на страницах, не позы ради, а в ходе жизни. Но в ходе жизни мне стало мниться, что, отдавая ежеминутно свет отражения, жизнь шла, как будто шла видовая. Я с ней — не вместе. Она в движении, а я на месте. Что рядом с вымыслом стиха и прозы жизнь страшно выросла! Все громче грозы. Мощней и шире зеленоватые валы девятые событий в мире. Вот на экране напалм и пламя… Товарищ ранен! Но разве там я? Вот, может, в Чили в порту, средь бочек, пикет рабочих в слезоточивом проходит газе… Но там я разве? Не там, где к полюсу подходит льдина, где холод полностью жизнь победила и люди взялись за ось планеты… Я только в зале, с входным билетом. Фильм ослепителен с сюжетом жизненным, монтаж чудесен. Но быть лишь зрителем удел мне тесен, при общепризнанном удобстве кресел, в тепле, в квартире. Где взять, как выпросить свою часть чувства участья в мире? А так жить — грустно. И стал менять свой реальный день я на мир неясный, на сновиденья. Во сне я крался кустами хлесткими и натыкался на камни с блестками в прозрачных жилах. Они звучали: «Мы очень ценные, в нас скрыта сила». И облучали сияньем стены мне. А то я химик и в пальцах синих держу открытие: белка рождение! То вдруг отплытие, то восхождение почти что по небу к парящим стаям… Вот так я бредил, большое что-нибудь свершить мечтая. Но в смутном будущем терял я чаще работы будничной простое счастье, — план не заверстан, день не построен… Так недовольство собой святое вдруг стало болью и раной рваной, натертой солью. И с ней я сжился, с разъевшей грудь, и так сложился сюда мой путь. Как будто встретит седая высь и мне ответит: «Остановись! Смотри не под ноги, а вверх, где круть, в волшебном подвиге ищи свой путь!» И речью кряжей лед и гранит мне все расскажет, все разъяснит. И все, что трудно найти, — найду! И долго буду стоять на льду, на мир, зарытый в туман по треть, зарей залитый, — смотреть, смотреть…