Читать «Архангельскiе поморы» онлайн - страница 9

Пошарилъ Антонъ на полочкѣ — нашелъ тамъ кремень и огниво. Еле-еле разгорѣлись сырые дрова, однако, все-таки разгорѣлись. Присѣлъ Антонъ къ огоньку, погрѣлся немного, т.-е., по крайней мѣрѣ, руки хоть посогрѣлъ. Сидитъ лицомъ къ огню, а въ спину да съ боковъ такъ и поддуваетъ; вѣтеръ поднялся порядочный, а избушка кругомъ въ щеляхъ, — отовсюду несетъ.

«А поѣсть-то все-таки надо бы, — думаетъ Антонъ, — поискать, — не найдется ли хоть сухаря какого заплѣсневѣлаго…»

Пошарилъ, пошарилъ — нигдѣ ничего нѣтъ. Наконецъ вытащилъ откуда-то изъ уголка, подъ нарами, небольшой, холщевый мѣшокъ. Развязалъ, смотритъ: слава тебѣ, Господи! — сухари ржаные, фунтовъ, пожалуй, съ пять будетъ. Сильно отсырѣли и заплѣсневѣли эти сухари, однако, Антонъ все-таки погрызъ ихъ немного, и ничего, какъ-будто полегче на желудкѣ стадо — заморилъ червячка…

Заснуть Антонъ долго не могъ, все ворочался съ боку на бокъ, — холодно было очень, а главное — все его безпокоила мысль: а что, какъ ему цѣлый годъ придется одному прожить на островѣ?

«Неужто здѣсь и впрямь никого нѣтъ? — думалъ онъ. — Да нѣтъ, быть не можетъ… Завтра же утромъ похожу по острову; авось либо найду кого… А что-то теперь Матрена съ ребятишками подѣлываетъ? — приходило ему опять въ голову. — Не спитъ, поди, тоже, бѣдная, — все обо мнѣ думаетъ. Гдѣ-то онъ, молъ, теперь? Благополучно ли доѣхалъ? Охъ, горе ты, горе сѣрое!.. Бѣдный ты, Василій Семенычъ, царство тебѣ небесное… Ну, думалъ-ли ты когда, что сложишь свою головушку на днѣ моря-окіяна, что тридцать пять лѣтъ изъ году въ годъ кормилъ тебя?.. Какъ-то теперь жена твоя бѣдная?.. вотъ убиваться-то будетъ, сердечная… А Петрова-то женка съ ребятишками, а Никитина-то?»

Грустно, очень грустно стало Антону, — заплакалъ онъ даже. Однако усталость наконецъ взяла свое, и онъ крѣпко уснулъ.

Проснулся онъ съ первыми лучами восходящаго солнца и очень что-то нехорошо себя чувствовалъ: слабость какая-то во всемъ тѣлѣ, дрожь; простудился, должно быть, — ну, да еще бы! Какъ ни силенъ, ни крѣпокъ человѣкъ, а возьми-ка онъ на холоду этакую морскую ванну, — поневолѣ лихорадка схватитъ. Ну, да и голодъ тоже донималъ. Много-ли вчера погрызъ этихъ сухарей сырыхъ, а, теперь на нихъ даже и взглянуть-то не хочется: мутитъ просто!

«Птицъ вотъ здѣсь пропасть, — чаекъ этихъ. Убить бы хоть одну да изжарить… А чѣмъ ее убить? Камнемъ развѣ…»

Вышелъ Антонъ изъ избушки. Чаекъ видимо-невидимо сидитъ на берегу, будто огромная бѣлая скатерть разостлана. Схватилъ онъ камень, да и шарахнулъ въ стадо. Съ крикомъ и съ шумомъ вспорхнули чайки, — однако, двѣ изъ нихъ остались на мѣстѣ, одна совсѣмъ мертвая, а у другой крыло подшиблено. Подобралъ ихъ Антонъ и опять вернулся въ избушку; мигомъ ощипалъ птицъ, огонекъ развелъ и изжарилъ.