Читать «Первопроходец» онлайн - страница 3

В характере Журавского, в искренности и импульсивности его натуры был заложен талант общения, и ему не стоило больших усилий найти с кочевниками общий язык. Презрев нижнее и верхнее белье, он облачился в малицу, меховые штаны и тобуры. Он учился водить упряжку, бросать тынзян и помогал разыскивать заблудившихся оленей. Наравне со всеми участвовал в абурдании — ел сырое мясо, запивая его горячей кровью (во избежание цинги), и никогда не жаловался на трудности кочевой жизни.

Но главное, чем подкупил Журавский оленеводов, было относительно неплохое знание языка ненцев. Еще в университете он старательно штудировал первый русско-ненецкий словарь Шренка и теперь старался применять свои познания на практике. Неважно, что кочевники часто не понимали его (причиной тому было несовершенство шренковского издания), — важно, что он пытался понять их.

Андрей убедился: расширять и дополнять такой словарь не имеет никакого смысла, и он решил собирать свой — русско-зырянско-ненецкий, но на русской основе. К концу кочевья в записной книжке Журавского значилось около 600 слов с обозначением каждого понятия на разных ненецких диалектах.

На одном из переходов Журавский встретил упряжку ижемского зырянина Никифора Хозяинова и ушел вместе с ней, чтобы закончить по дороге сборы гербария и коллекции насекомых, Никифор оказался именно тем человеком, которого он мечтал встретить. Не по-деревенски грамотный, непоседливый и жадный ко всему новому, он был истинным охотником-следопытом и часто удивлял зрелостью своих суждений. Именно Хозяинов первым заговорил о бедственном положении инородцев, поставленных, по сути дела, вне законов Российской империи. И то, что подчас недоговаривали Андрею кочевники, опасаясь нежелательных последствий, Никифор выложил ему без всяких обиняков. Ненцев грабит местное кулачье, их обманывают алчные торговцы, спаивая водкой, на их землях — Большой и Малой — бродят чужие стада, вытаптывая лучшие пастбища, 26 миллионов десятин Большеземельской тундры скоро перейдут во владение ижемских и пустозерских «пауков».

На вечерних стоянках, за кружкой чая, настоянного на морошке, Никифор рассказывал Андрею о своих скитаниях по Печорскому краю, о сказочно богатых Усе, Колве, Адзьве и других реках Большеземельской тундры. И однажды поразил зырянским словом: Шом-Щелья.

— Ты шутишь, Никифор?! — встрепенулся Андрей. — Шом, насколько я помню, — уголь. Не хочешь ли ты сказать, что видел месторождение каменного угля, спрятанное в ущелье?

— Есть угля, есть щелья, — упрямо повторял Никифор, обижаясь, что ему не верят. — Пойдем Уса, пойдем Адзьва — показывать буду.

Однажды на палубе «Доброжелателя» Журавский увидел человека, как две капли воды похожего на покойного императора Александра Третьего.

— Ну и ну! — ахнул Андрей. — Кто это, Никифор?

— Самоедский начальник Петр Платоныч, — уважительно прошептал зырянин. — Сапсем большой начальник.