Читать «Авель Санчес» онлайн - страница 57
Мигель де Унамуно
– В то время как может быть только один Авель Санчес, – добавил с едва заметной издевкой Хоакин.
– По мне, так пусть будет их целая сотня, – ответил художник. – Я всегда останусь самим собой.
– Кто же в этом сомневается! – отозвался его друг.
– Да, да, назовем его Хоакином и покончим с этим.
– И пусть только не посвящает себя живописи, не правда ли?
– Или медицине, – заключил Авель, делая вид, что подхватывает шутку.
И мальчика нарекли Хоакином.
XXXV
Первое время ребенка выхаживала Антония. Она часто брала его на руки, горячо прижимала к груди, словно стремясь защитить его от какой-то неведомой напасти, которую она будто предчувствовала, и приговаривала:
– Спи, мой маленький, спи. Чем больше ты будешь спать, тем лучше. Вырастешь сильным и здоровым. Да и всегда лучше спать, чем бодрствовать, особенно в этом доме. Что-то сулит тебе жизнь? Дай бог, чтобы в тебе не взыграла кровь родителей, не стали в тебе бороться Санчесы и Монегро!
И, даже когда ребенок засыпал, она продолжала держать его на руках и молилась, молилась.
И ребенок poc, по мере того как росли «Исповедь» и «Воспоминания» его деда с материнской стороны и слава его второго деда – художника. А слава Авеля еще никогда не была столь громкой, как в ту пору. Казалось, что Авель Санчес очень мало интересовался всем, что не было связано с его репутацией художника.
Но однажды он вгляделся внимательнее в своего внука. Как-то утром, увидев его спящим, Авель воскликнул:
– Какая прелесть! – И, схватив альбом, начал делать набросок со спящего ребенка. – Как жалко, что со мной нет палитры и красок! Чего стоит только эта игра света на его щечке, так похожей на персик! А цвет волос! Локончики – прямо как лучики солнца!
– Скажи, – спросил его Хоакин, – как бы ты назвал свое полотно? «Невинность»?
– Пусть названия картинам дают критики, подобно тому как медики дают названия болезням, впрочем, не излечивая их.
– А кто тебе сказал. Авель, что делом медицины является лечение болезней?
– Так в чем же тогда заключается ее дело?
– Знать их. Целью любой науки является знание.
– А я-то полагал, что знание это только и нужно для того, чтобы лечить. Для чего же нужно было нам отведывать от плода познания добра и зла, если не для освобождения от зла?
– А в чем заключается конечная цель искусства? Какова цель этого наброска с нашего внука, который ты сейчас закончил?
– Конечная цель заключена в себе. Достаточно того что это красиво.
– Что красиво? Рисунок или наш внук?
– И тот и другой!
– Ты, быть может, воображаешь, что твой рисунок красивее нашего Хоакинито?
– Опять ты за свое! Эх, Хоакин, Хоакин!
В этот момент вошла Антония, бабушка, вынула ребенка из колыбельки, прижала его к груди, словно желая защитить от дедов, и запричитала:
– Ах ты мой сыночек, сынуленька, миленький ты мой ягненочек, солнышко этого дома, безвинный ангелочек! Пусть тебя не рисуют, пусть тебя не лечат, не для портретов и лечения ты родился… Брось, брось их с их искусством и с их наукой и пойдем со мной, твоей бабуленькой, жизнь моя, радость моя, котеночек мой! Ты моя жизнь, ты наша жизнь, ты солнышко этого дома! Я научу тебя молиться sa твоих дедов, и господь услышит тебя. Пойдем со мной, жизнь ты моя, невинный ягненочек, ягненочек божий! – И Антония даже не пожелала взглянуть на рисунок Авеля.