Читать «Авель Санчес» онлайн - страница 41

Мигель де Унамуно

– Нет, учитель, у кого-кого, а у вас-то получится наверняка, я вам ручаюсь, учитель.

– То, что должен был сделать я, сделаешь ты: надо бросить эту несносную клиентуру и посвятить себя чистому исследованию, настоящей науке, физиологии, гистологии, патологии, а не ставить диагнозы за плату. У тебя есть кое-какое состояние – ведь отцовские картины, несомненно, должны были принести доход, – посвяти себя целиком науке.

– Возможно, вы и правы, учитель; но ведь это вовсе не отменяет того, что вы сами обязаны обобщить опыт своей работы в клинике.

– Послушай, если хочешь, мы можем сделать так: я отдам тебе все свои заметки, дополню их некоторыми объяснениями. Я буду помогать тебе всем, чем смогу, и ты опубликуешь книгу. Согласен?

– Прекрасно, учитель! С тех пор как вы стали моим руководителем, я записываю все ваши слова, все ваши замечания.

– Вот и отлично, сынок, отлично! – И взволнованный Хоакин обнял юношу.

После этого разговора Хоакин подумал: «Вот, вот кто явится подлинным моим творением! Моим, и только моим, а вовсе не своего родного отца. Он станет боготворить меня и в конце концов поймет, насколько большего я стою, чем его отец, и насколько больше искусства в моей медицинской практике, чем в живописи его отца. А в довершение всего я отниму у Авеля сына: он отнял у меня Елену, а я у него – сына. Он будет моим, и кто знает, быть моя «ет, он даже и вовсе отвернется от своего отца, когда хорошенько узнает его и поймет его губительную роль в моей судьбе».

XXV

– Скажи, пожалуйста, – спросил однажды Хоакин своего ученика, – почему ты решил заняться медициной?

– Да, в общем, я и сам не знаю…

– Было бы куда естественнее, если бы ты обнаружил склонность к живописи. Дети часто испытывают тягу к профессии своих отцов; тут сказывается дух подражания и среда…

– А вот меня живопись никогда не интересовала учитель.

– Знаю, знаю, еще твой отец жаловался…

– И менее всего – отцовская живопись.

– Вот это странно! Почему же?

– Я не чувствую ее и не убежден, что сам он ее чувствует…

– Интересно, интересно! Объясни-ка почему.

– Мы тут вдвоем, никто нас не слышит… Вы, учитель, для меня как бы второй отец… второй… Ну так вот. Кроме того, вы ведь самый старый друг отца, я часто слышал от него, что вы всегда, всю жизнь были его другом, еще с пеленок… как родные братья.

– Да, да, мы с Авелем – братья… Продолжай, продолжай.

– Сегодня мне хочется открыть вам свое сердце, учитель.

– Все, что бы ты ни сказал, канет в бездонный колодец. Никто не узнает о нашем разговоре!

– Ну так вот, я сомневаюсь, чтобы отец чувствовал живопись или вообще искусство. Он пишет словно машина, просто у него природный дар… Но чувствовать – дело другое!

– Я всегда это подозревал.

– Кроме того, как говорят, громкой своей славой отец обязан именно вам, учитель, вашей знаменитой речи, о которой все еще продолжают вспоминать.