Читать «Албазинская крепость» онлайн - страница 123

Прошла ночь, и Гудзу-эжень вновь увидел прежнюю могилу. Он собрал приближенных и позвал старого Лю. Все с интересом ждали слово мудрейшего Лю. Он щурил глаза под снежными бровями, гладил желтыми пальцами морщинистый лоб, говорил тихо:

— В книгах древнейших помечена мудрость: убить человека легко, гордость же человеческая бессмертна…

…Была ночь.

Сторожевые лодки и корабли Гудзу-эженя отплыли. Вместо крепости черное пепелище зияло на холме. И когда корабль отошел от берега, тишину нарушил жалобный женский вопль. Эхом пронесся вопль по Амуру. Гудзу-эжень и его приближенные спрятались в свои каморы. Лишь старый Лю вышел на корабельный помост и, всматриваясь в темноту ночи и мигание звезд, сказал:

— Слышу вопль гордости…

Корабль скрылся в темноте, затих всплеск волн, опустел Амур.

Пустынное место мертво…

…В один из осенних дней эвенкийские охотники набрели на албазинское пепелище, обошли могильный холм, — узкая тропинка довела их до пещеры. У входа в пещеру возле умирающего костра сидела старуха и плела иссохшими пальцами венки из желтых степных цветов. Венков было много. На блеклые цветы из потухших глаз старухи падали крупные слезы, цветы расправляли нежные лепестки, загорались и оживали.

Старый охотник сказал:

— Видно, горе большое утопило сердце женщины в слезах. Как зовут женщину?

Старуха подняла голову, взяла венки из желто-огненных цветов, протянула их пришельцам и чуть слышно сказала:

— Ноги мои немощны и служить отказались. Снесите венки, сплетенные из Степанидиных слез, на могилу моего Ярофеюшки…

С той поры по Амуру желтые степные цветы и называются «Степанидины слезы».

…Минуют годы и века.

На месте славной Албазинской крепости русские люди возведут город. И зацветут в садах города и окрест его солнечным пламенем «Степанидины слезы», и совьют из них венки и сложат букеты ласковые руки пионеров, чтобы возложить те венки и букеты на скромный зеленый холмик, с которого видны голубые амурские дали, за ними — мирная китайская земля.

Загуляет по Амуру ветер-верховик, как гулял он и в давно-давние времена, и взлетит над древней рекой светлокрылая песня о том, как протянули друг другу братские руки два великих народа — русский и китайский.

Меркнет лампада.

Старец Николай Спафарий с трудом поднимает припухшие веки и смотрит мутными, полинявшими глазами. Тускло глядит в оконце луна, и падают на белые листы зеленые пятна. Старец сухими пальцами сжимает гусиное перо, и трудно отличить шершавые свитки писания от морщинистых, желто-восковых рук старца.

Подле сидит муж бледнолицый, золотые кудри опустив до плеч. Вскинув ресницы, смотрит он на старца, как на закат солнца, с жадностью ловит его слова. А старец губами, словно листами пергамента, глухо шелестит:

— И как приехали, и что видели в том Китайском царстве, каковы их города, каков обличьем люд и сколь горька судьба мирных китайцев под немилосердной рукой маньчжурского властелина, обо всем прописано в своем месте. А что помечено, либо потеряно, либо позабыто по немощи нашей, то завещаем спрашивать у мужа светлоумного, сына нашего нареченного Николая Лопухова.