Читать «Вознесение : лучшие военные романы» онлайн - страница 307

И где-то в хвосте колонны нож прошел по горлу пленника, обессилевшего в постромках.

Жилые кварталы кончились. Они вышли на железнодорожную насыпь, которая подняла их ввысь, к звездам, оторвав от замусоренных, разрушенных строений. Шагали по железной колее, над откосом, стараясь ступать на шпалы. Пушков чувствовал запах мороженой стали, смотрел в разноцветную высь. И вдруг испытал смертную тоску, невыносимую слабость, от которой подкосились колени, и он вяло перебирал ватными ногами. Смерть приближалась, но он был к ней не готов. Каждая клеточка его была переполнена жизнью, тело было вместилищем горячего дыхания, ровного, сильного биения сердца, острых переживаний и чувств. С этим он бы мог прожить долгие годы, пытливым усилием разума, страстной молитвой добиваясь ответа, зачем пришел в этот мир. Кто Тот, что привел его в земную жизнь для страданий и радостей?

Можно кинуться вниз, под насыпь, кубарем, подымая лавину снега, скатиться в низину и опрометью, петляя, уклоняясь от вспышек, от хрустящих по насту очередей, умчаться во тьму. Раствориться в ветреной морозной ночи, недоступной врагам, открытой только звездам небесным.

Или встать, обогнав колонну, раскрыть руки крестом, запрещая им двигаться. Сказать о подстерегающей опасности, остановить бойню, когда тысячи молодых и здоровых мужчин будут растерзаны взрывами, пробиты стальными сердечниками.

Можно воздеть лицо ввысь и найти особые слова, обращенные к драгоценному небу, к живой мерцающей красоте. К Тому, что смотрит из небес, как тогда, в старинной крестьянской кузне, храня его, посылая свою красоту и любовь. Найти такое заветное слово, что все обретет иное значение и смысл. Станет ненужным убивать, умирать. Все они, идущие в обреченной колонне, остановятся, очнутся, испросят друг у друга прощения, разойдутся по домам.

Он шел, ожидая чуда. Но чуда не было. Вспыхивали и гасли созвездия, туманились миры и галактики. Его сын лежал в морге на заиндевелых нарах. Таились в снегу лепестковые мины. Мелькала впереди меховая шапка Басаева, который должен быть убит.

— Арби, я — Первый!.. Впереди чисто?.. — Басаев связывался с разведкой, ушедшей вперед.

— Первый, я — Арби!.. У меня все чисто!.. — был ответ.

Басаев сделал неверный шаг, споткнулся о шпалу и едва не упал, выронив рацию. Одноглазый Махмуд метнулся в сторону, углядел в снегу маленький черный прибор. Гибко нагнулся, сдувая жарким собачьим дыханием снег с рации. Протянул ее командиру.

Это была плохая примета. Басаев шел, испытывая дурное предчувствие. Война приучила его верить в приметы. Посылала ему навстречу множество явных и неявных знамений. Предупреждала о своих намерениях, прежде чем послать разящую пулеметную очередь, или взорвать его машину, или истребить из засады лучшую часть отряда. Война вела с ним честную игру, окружая его бесчисленными иероглифами, возвещавшими об исходе боев, о числе потерь, о поведении противника. Он знал и любил войну, как земледелец любит весеннюю пахоту и осенний сбор урожая. Подобно земледельцу, читавшему по закатам, лунным кольцам, полетам птиц неписаную книгу природы, он по крохотным, неприметным иероглифам читал развернутую перед ним книгу войны, вписывая в нее свои победы и подвиги.