Читать «Вознесение : лучшие военные романы» онлайн - страница 268

Пушков снес обиду, посетовал лишь на то, что не следовало капитану корить его перед началом атаки, а следовало ободрить и напутствовать. С ободряющим командирским напутствием легче идти на огонь пулеметов. Посмотрел на своих солдат, присевших у кирпичной стены, освещенных зарей. На касках был отсвет зари. На стволах автоматов, на трубах гранатометов, на снайперских винтовках был тот же малиновый свет. И на скулах, переносицах, сжатых губах. Пробегут, продерутся, промчатся сквозь зимний короткий день, чтобы в сумерках, в чернеющей синеве, забыть навсегда об этой заре. Бинтовать ушибы и раны, чистить оружие, устало хлебать из котелков, забываться на обгорелых досках обморочным тяжелым сном.

В эти последние перед атакой минуты Пушков смотрел на солдат, охраняя их своим тревожным, похожим на нежность чувством.

Ларчик сидел на корточках, ухватив руками гранатомет, и казался печальным. Косой докуривал сигарету, держал в грубых пальцах окурок. Еремин положил на колени снайперскую винтовку, не мигая смотрел на снег. Мазило приклеивал краешек изоляционной ленты, скреплявшей рожки автомата. Метро морщил губы, словно пытался выговорить неприятное, неудобное для произношения слово. Мочило оперся локтем на ручной пулемет, увешанный лентами, как веригами. И не было среди них Клыка, не было Звонаря — их машинально искал и не находил лейтенант, испытывая ноющую, неутихавшую боль.

— Сейчас «коробки» начнут долбить! — Ротный нервно смотрел на часы, на угол соседнего дома, за которым рокотали моторы. Ожидал, когда на скорости, крутя катки, вырвется танк. Наведет орудие, выпустит жидкое пламя и, дрогнув от грохота, снова исчезнет за домом.

Огонь будет длиться недолго, пока не вспыхнут пожары на этажах и у входа. И тогда атака, как бросок в ледяную воду. Бежать на красное дымное солнце, на едва различимые по всему фасаду бледные пулеметные вспышки. Увиливать, описывать восьмерки и петли, обманывая пули. Добежать до фонтана, упасть в мелкий снег, благодаря за спасение Бога. Оглядываться на бегущих солдат, моля, чтобы все добежали.

Пушков старался остановиться на какой-нибудь простой укрепляющей мысли. И это была мысль об отце. Отец в это мгновение смотрит на восходящее солнце. Малиновый свет лежит на дверях железного кунга. Через малиновый свет и восходящее солнце они связаны с отцом.

Ротный кричал по рации. Рокот моторов усилился. Стена дома дрожала. Из-за угла вытягивало синюю гарь. Одолевая металлические звуки двигателя, отчетливо, сквозь невидимый, установленный вдалеке громкоговоритель, раздался голос, дрожащий, слегка искаженный вибрацией:

— Товарищ лейтенант, это я, сержант Клычков!.. Я в плену у чеченцев! Не стреляйте из танков!.. Тут много наших!.. Звонарев и другие!.. Пожалуйста, не стреляйте из танков!.. — Голос Клыка был истошный, умоляющий. Несся сквозь огромную, дующую страданием трубу. — Это я, сержант Клычков!.. Пусть не стреляют из танков!.. Тут много пленных!..