Читать «Слово и дело!» онлайн - страница 140

Гамильтон не смутилась и отперлась. Меншиков предложил сделать обыск в ее сундуках. Стали рыться, нашли окровавленное белье. Это была важная улика. Она сильно смутила Гамильтон, и она уже слабо запиралась. Ее арестовали“.

Приведенных рассказов вполне достаточно, чтоб видеть, как разноречат они один другому; впрочем, наряду с вымыслами в них есть правда: рассказы эти основаны на современных толках и пересудах, и в этом отношении они для нас интересны.

Как же открылось преступление Гамильтон, как началось роковое для нее следствие? Ответа на эти вопросы поищем в подлинном деле: „О девке Гамонтовой“.

Из него мы видим, что Орлов был далеко не верен Марье Даниловне; в последнее время, забывая ее, часто хаживал к генерал-майорше Чернышевой („Авдотья — бой-баба“). Эти частые визиты денщика к генеральше сильно огорчали камер-фрейлину: она сердилась, просила любовника прекратить свои посещения к Авдотье; наконец, чтоб решительно его устрашить, Гамильтон решилась на хитрость, кончившуюся для нее самым злополучным образом.

Увлекаемая ревностью, Марья Даниловна решилась погубить свою соперницу сплетней, одной из придворных интриг, которые так часто удавались другим. Она повела дело с того, что вздумала напугать Орлова и тем отвадить его от Чернышевой. Зная простоту и недальновидность любовника, Гамильтон могла рассчитывать на успех.

Пришел к ней однажды денщик поутру пить кофе. Марья Даниловна под видом строжайшего секрета стала ему говорить: „Сказывала мне сама государыня-царица о том, что один денщик говорил с Авдотьею (Чернышевой) о ней, о царице: кушает-де она воск, от того у нее (на лице) угри!“

Со страхом и любопытством стал спрашивать Орлов имя денщика, решившегося на столь ужасное преступление. Гамильтон не называла преступника. Иван Михайлович, как сам впоследствии показывал, тщетно допытывался многое время об имени государственного преступника.

Между тем, на третий день после утренней беседы, Орлов отправился по какому-то, вероятно, царскому поручению.

В это время неосторожная камер-фрейлина, всеми силами желавшая выкопать яму своей сопернице-генеральше, стала рассказывать княгине Прозоровской, Василию Ржевскому, Баклановскому и другим, что о страсти царицыной есть воск и происходящих от того на лице ее угрях говорили Орлов с Авдотьею Чернышевой. Марья Даниловна пустила в ход эту сплетню, как сама потом сознавалась, „с сердца, затеяв напрасно, того для, что Орлов часто хаживал к генерал-майорше Чернышевой, хотя его тем устрашить, чтоб он к ней, генеральше, часто не ходил, понеже она того желала“.

Сплетня, как все сплетни, разошлась чрезвычайно быстро. Когда приехал из командировки денщик, при дворе уже много толковали и о нем, и о Чернышевой, а главное — о царицыных угрях, как следствии странного кушанья. Услужливые друзья и противницы Гамильтон передали Орлову, что камер-фрейлина прямо указывает на него, как на рассказчика об угрях. Тот страшно испугался. Государыня считает его виновным! Его арестуют! Станут пытать: где и когда он видел царицу, уничтожающею воск! Допытаются и вымучать от него признание в небывалом преступлении! Все эти мысли, без сомнения, должны были осадить недальнюю голову Орлова, и он бросился к Екатерине с оправданием, думая, что та в самом деле что-нибудь знает о нем и о Чернышевой.