Читать «Лондон. Темная сторона (сборник)» онлайн - страница 9

Проклятые ирландцы. Я не устаю их проклинать. Этим скотам, впрочем, начхать на мои проклятия; к проклятиям они привыкли, с молоком матери впитав, как это водится у католиков, ношу первородного греха. И этот их нескончаемый дождь; из-за него они к любой дряни притерпелись. Я предостаточно насмотрелся на ирландцев – когда растешь в Брикстоне, они являются частью пейзажа. Не самой лучшей частью, надо заметить, только куда ж от них денешься. В начале моей карьеры я работал кое с кем из ирландцев и вроде бы изучил их. Но выяснилось, что я знал их далеко не так хорошо, как мне казалось. В одном ирландцам не откажешь – они бесстрашны и могут с шутками-прибаутками совершать абсолютно безрассудные поступки. Если они прикрывают тебе спину, ты можешь не опасаться удара из засады. Зато потом ирландцы набиваются в пивную и начинают болтать. Кого хочешь до смерти заболтают, у меня от их трепа просто волосы дыбом вставали. Так что я больше с ними не связываюсь. Один парень (звали его, конечно, Пэдди) сказал мне как-то: «Не так давно на барах вывешивали таблички: „Цветным, собакам и ирландцам вход воспрещен“». Он улыбался, говоря мне это. Вот что бесит больше всего – эти гады постоянно улыбаются. Пэдди схлопотал восемь лет за паршивую почтовую колымагу, сорвал, видите ли, с себя маску раньше времени, чесалось у него, что ли? Я подъехал в тюрягу, посмотреть, не нужно ли ему чего, а он покачал головой и говорит: «Больше не приходи». Я начал злиться, и он объяснил: «Ничего личного, просто ты брит». Какой-то смысл в этом был, сцапали-то его бриты. Ирландцы обычно с логикой не дружат, но он, заметив мое смятение, добавил: «Я тут со своими. Если они засекут, что ко мне брит приходил, мне кранты». Ну и фиг с ним, пусть себе на нарах томится.

Моя жизнь складывалась неплохо. Я шел в гору – не слишком быстро, но, с другой стороны, куда мне спешить-то? Торговал потихоньку: чуть-чуть амфетаминов, немного героина, ну и кокс, конечно. Сам я все это дерьмо не возил, получал по своим каналам от разных тупых ублюдков, которые, в случае неприятностей, и будут за все отвечать. А я оставался в тени, сбывал товар страждущим и не напрягался особо: кружечка-другая в пабе, караоке четыре раза в неделю, игровые автоматы, а по воскресеньям – полный отрыв и танцы до упаду. Копам я исправно отстегивал их долю, и все были довольны. Никто, конечно, не разбогател всерьез, но кое-что вполне можно было себе позволить. Например, место на парковке, а это, как ни крути, немалая перемена к лучшему. А еще – неплохая квартирка на Электрик-авеню. Я арендовал эту хату вполне законно, но выглядела она так, как будто в нее самовольно заселились; ни один воришка в здравом уме не полезет в такое место. Я обставил свое жилище мебелью от Хила и украсил его всякими интерьерными штучками, вроде плетеных фигурок и корзиночек. Обожаю такие прибамбасы, они генерируют позитивные вибрации. И никаких женщин, я дорожу своей свободой. Естественно, в ночь с пятницы на субботу я подбирал какую-нибудь лисичку и приводил к себе, но все лисички неизменно выметались часа в три ночи. Постоянное общество мне ни к чему. Только впусти в свою жизнь какую-нибудь красотку, и конец кровью и потом заработанной независимости. Под половицей у меня заначка: кокс, пятнадцать тысяч и ствол. А бейсбольную биту я держу возле постели.

А потом я встретил Келли. Я был в «Холодильнике», смотрел совершенно идиотское шоу, которое все почему-то хвалили. Боже, ну и мерзость, хоть бы кто-нибудь им намекнул, что все их якобы крутое представление отдает мертвечиной. Потом я спустился в паб, хотелось промочить горло, чтоб отбить гадкий привкус от спектакля. Заказал пинту горького и услышал: «Как раз под настроение».

Женщина под тридцать, из поздних готов: макияж, тряпки, мироощущение – все у нее такое черное-пречерное. Я ничего не имею против готов, они безобидны, так что пусть себе самовыражаются. Ее лицо не было ни красивым, ни даже миловидным, но в нем чувствовалась жизненная сила. Я бросил на нее свой лучший лондонский взгляд с множеством брикстонских оттенков; этот взгляд ясно говорил: «Отвали». Она почувствовала, что необходимо объяснение, и сказала:

– Горькое в самый раз к горечи на твоем лице.

Я спросил на американский манер:

– Я тебя знаю?

Она рассмеялась:

– Пока нет.

Я взял свое пиво и отодвинулся. Ее окружали другие готы, но именно она была центром, огнем, вокруг которого они роились, как мошкара. В ее глазах был странный зеленый отблеск, из-за которого в них так и хотелось заглянуть. Я встряхнулся и пробормотал себе: «Берегись!» Только за второй пинтой я рискнул снова взглянуть на готскую даму; она посмотрела на меня в упор и подмигнула. Я взъярился, действительно, какого рожна? На посошок мне достаточно, я же не пьянчуга какой-нибудь. Это дерьмо слишком быстро становится привычкой, а я не хочу спиваться; у меня совсем другие жизненные планы. Отодвинув пустую кружку, я направился к двери. Она тут же подошла ко мне и спросила:

– Купишь мне кебаб?

Я услышал в ее голосе ирландские ритмы, она словно выпевала слова. Я остановился и спросил:

– С чего это ты вдруг?

Она улыбнулась:

– Я проголодалась, а одной ужинать не хочется.

Я обвел рукой помещение:

– А как же твой фэн-клуб, разве поклонники не составят тебе компанию?

Она насмешливо улыбнулась, скривив губы, и меня вдруг потянуло поцеловать ее. В голове гудело – будь здоров. Да что за ерунда со мной происходит?

– Обожание порой утомительно, подонок.

Я тащусь от этих лондонских шуточек. «Подонок». Для чего она это сказала? Вряд ли чтобы мне польстить…

– Не знаю. Не знаком с такой концепцией.

Она заразительно рассмеялась и сказала:

– Зачем такие сложные слова? Концепция – это что-то вроде контрацепции?

Не понимаю, почему я решил купить ей этот несчастный кебаб. Может быть, чтобы отвязалась, а может быть, из любопытства. Мало ли что эта готка еще отмочит. Она предложила поесть в парке. Я спросил:

– Ты рехнулась? Там же военная зона.

– А от тебя стоит держаться подальше, – она процедила это так, как будто я был виноват во всем дерьме, которое когда-либо случалось в ее жизни. Или просто искала, на кого вызвериться. Я сказал ей, что живу за углом, и она мурлыкнула в ответ:

– У, какой скорый. Мамочка предостерегала меня от общения с такими, как ты.

Я откусил от кебаба; как и следовало ожидать, он оказался безвкусным и несвежим. Ничего не оставалось, как спросить:

– Такие, как я, это незнакомцы?

Она запустила свой кебаб в воздух.

– Нет, англичане, – и, проводив взглядом шлепнувшийся на дорогу кебаб, пропела: – Покормим птичек.

Привести ее к себе домой было моей первой, но не единственной ошибкой. Не понимаю, что на меня тогда нашло, но я был как под гипнозом. Она оглядела мою квартирку и, да, я чертовски возгордился, до чего у меня славно.

– Кто здесь живет? Пидор-перестраховщик с уклоном в мазохизм?

Уела так уела. Я попытался парировать:

– Ты возражаешь против порядка или тебя пугает чистота?

Вот дрянь, защита – всегда самый верный путь к поражению. Она пришла в восторг, подвинулась поближе, провела мне языком по шее, мгновение – и мы уже слились в объятиях. При всем моем опыте эротических приключений никогда раньше у меня не было такого секса. Позднее, когда мы валялись на полу, и я пытался отдышаться, она спросила:

– Чего ты хочешь?

Она закурила. Обычно у меня дома не курят, но тут я почему-то не стал возражать. Я приподнялся, опершись о локоть, и заметил:

– Думаю, я только что получил то, чего хотел.

Она запустила окурком в направлении раковины. Нелегко было отвести глаза и стараться не думать, куда он упадет. Она сказала:

– Секс. Секс – это ерунда, мелочь. Я имела в виду: в жизни… как бы это сказать? По большому счету?

Я хотел жить без проблем, избежать тюряги, не упустить своего. И сказал:

– Ну, хорошая тачка не помешала бы…

Она оборвала меня:

– Дурь какая. Шикарные авто! Тачки для мужиков теперь вроде фаллического символа, у кого навороченнее, тот и круче. По мне, так обычной колымаги довольно.

Ее голос так и сочился желчью. Прежде чем я успел раскрыть рот, она продолжала:

– Я хочу загрузиться. Чем-нибудь покрепче. Понимаешь, о чем я?

Я чуть не проболтался о заначке под полом. Но удержался и спросил:

– Ну, загрузишься. А дальше что?

Она перестала одеваться и уставилась на меня, как на умственно отсталого:

– А дальше, черт тебя дери, все на свете.

Она направилась к двери. Я спросил:

– Уходишь?

Мне всегда хотелось, чтобы телки исчезали, как только нужда в них отпадет. А тут вдруг…

Подбоченившись, она подняла бровь:

– Думаешь, готов ко второму раунду? По мне, так ты настолько выложился, что тебе нужна как минимум неделя перед новыми подвигами. Или я ошибаюсь?

Да уж. Раньше бабы всегда были мною довольны. Но вместо того, чтобы велеть ей покрепче закрыть за собой дверь, я почти прохныкал:

– Когда мы увидимся?

С самодовольной улыбкой, сияющей, словно неоновая вывеска, она сказала:

– Я тебе позвоню.

И ушла.

Она не позвонила.

Я вернулся в паб, но ее там не было. Ладно, я еще несколько раз туда заглянул, спросил о ней у бармена. Мы давно с ним знакомы. У наших отношений, как говорится, есть история, и она не слишком плоха. Он удивился и переспросил:

– Ирландская цыпочка, да?

Я сокрушенно кивнул, противно было признаваться этому пройдохе за стойкой, что мне что-то нужно. Раз он со мной треплется, значит, треплется и с другими тоже. Того и гляди, поползет слушок, что я… как бы это сказать… поддался? Нет, хуже, раскис. И все, считай, я покойник, ко мне сразу же сползутся все хищники из окрестных городских джунглей. Бармен уставился на меня:

– Дружище, ты меня удивляешь. Вот уж кого не держал за бабника.

Погано. Хуже некуда.

Захотелось влепить ему затрещину, чтоб знал свое место, но так информацию не получишь. Постаравшись придать голосу убедительности, я огрызнулся:

– Это ты о чем?

Он самозабвенно выполнял свою обычную работу: протирал стаканы, прибирал на стойке. Мне пришлось некоторое время ждать ответа. Наконец он выпрямился, почесал нос и сказал:

– Прими мудрый совет, приятель. Держишь от нее подальше. Она водится с тем черным типом, Невиллом. А с ним не стоит связываться.

О Невилле говорили, что он парень серьезный: прикончил как минимум одного наркоторговца и по-крупному промышляет порошком. Я двинулся к выходу со словами:

– Я в курсе.

Бармен не стал насмехаться, хотя явно был близок к этому:

– Ну да, еще бы.

Срань. Срань. Срань!

Эта сучка играла со мной. Я твердо решил выкинуть ее из головы и заняться своим делом. К тому же мне пришлось обзавестись новым ковром, в старом сигарета прожгла дыру на самом видном месте.

Неделю спустя я торчал в пабе, где по вечерам пели караоке. Навар там обычно невелик, постоянные клиенты этой пивной редко покупают наркоту, им петь охота, но и в такие вечера можно кое-что между делом продать. Я сидел в глубине паба, обсуждая кое-какие планы со своим дилером, и вдруг услышал чей-то голос:

– Я хотела бы спеть «Полуночный вой».

Она. Келли. С одной из моих любимых песен Люсинды Уильямс. Наверняка видела у меня диск. Я торопливо оглянулся. Невилла нигде не было. Как только Келли запела, пивная затихла. Ее голос ошеломлял. Поразительно чистый, невинный и все же с намеком на опасность. Перед таким голосом мало кто может устоять. Когда она умолкла, грянули оглушительные аплодисменты. Дилер сидел с раскрытым ртом. Он прошептал:

– Господи, как хороша.

А она спрыгнула со сцены и, сдержанно улыбаясь, направилась в мою сторону. Я твердо решил сохранять самообладание, но, к своему ужасу, проскулил:

– Ты так и не позвонила.

Дилер странно посмотрел на меня.

– А где же: «Привет, как поживаешь?» – полюбопытствовала она. Я отодвинулся, нечаянно дотронувшись до ее руки, и от этого простого прикосновения чуть не задохнулся. Она сказала: – Да, спасибо, я не прочь выпить.

Я заказал две большие порции водки с тоником, безо льда. Она взяла стакан.

– Я предпочла бы «Бушмиллис», но, черт, где мне устоять перед альфа-самцом.

Легкая насмешка. Сияющие глаза с полыхающим в них зеленым отсветом. У меня голова пошла кругом. Я решил действовать без обиняков и спросил:

– Чего ты хочешь?

Она лизнула ободок стакана и сказала:

– Тебя. Прямо сейчас.

Я так и не допил свою порцию. И о черном типе не смог упомянуть. Мы были у меня дома, я срывал рубашку, а она стояла с улыбочкой на губах. Я услышал:

– Белый хмырь дошел.

Она оставила дверь полуоткрытой. И теперь в прихожей стоял Невилл, небрежно держа в руке монтировку. Я взглянул на Келли. Она пожала плечами и отошла в сторону. Невилл вразвалочку приблизился и почти лениво заехал мне монтировкой по колену; я повалился на пол.

– Кошка всегда падает на четыре лапы.

Келли подошла и лизнула его ухо.

– Давай заберем наркоту и поскорее смоемся отсюда. Заметно было, что ему хотелось развлечься. Нарочито растягивая слова, он проговорил:

– Ну что, Лерой? Где твоя знаменитая заначка? Сам отдашь или поупрямишься? Мне-то все равно, так или эдак. Эй, детка, налей-ка нам чего-нибудь покрепче. Что тут есть для дорогих гостей?

Я сказал, что все отдам им, и Невилл рассмеялся:

– Тогда пошевеливайся, браток, если не хочешь неприятностей.

Я прополз по ковру, откинул его и вытащил половицу.

– Нев, тебе «Хайнекен» или «Бекс»? – крикнула Келли.

Я выстрелил ему в пах. Он упал, брызнула кровь. Келли, державшая в каждой руке по бутылке, выронила их на пол. Я заметил:

– Ты опять загадила мой ковер, что за фигня с тобой? – и выстрелил ей в живот. Считается, что такое ранение особенно мучительно. Судя по Келли, это чистая правда. Я склонился к ней и шепнул: «Ну что, ты достаточно загрузилась или маловато будет? У меня еще до фига».

Я заправил рубаху, убедился, что она сидит аккуратно. Терпеть не могу, когда одежда перекошена, она от этого портится. Я огляделся и с досадой заметил:

– Ну вот, теперь комнату придется обставить заново.