Читать «Эффенди Капиев» онлайн - страница 21
Мариэтта Омаровна Чудакова
— Эй, ты, беги скорей домой: там в задницу твоего отца лисица забралась — один хвост торчит наружу.
Мальчик изумленно:
— Не может быть! Я же только что оставил его сидящим за работой!
Дед хохочет, продолжая свой путь, довольный шуткой».
Постепенно старики выходят из своих дворов, стоят у ворот, опираясь на посохи, чинно беседуют между собой. Молодой учитель уважителен со старшими. Он первый здоровается с ними. Но сам не начинает разговора. Изредка он все же вынужден вступать с ними в спор.
«Мусульманский великий пост — ураза. Я курю. Встречный мулла, сурово оглядев меня:
— Тьфу, бессовестный! Ураза, а он курит.
— А почему же нельзя курить?
— Пророк не велел. Вот почему.
— Ты ошибаешься, мулла. Это недоразумение. Ведь пророк умер тысячу триста лет назад, а Америка открыли всего лишь с лишком четыреста лет… Пророк не мог знать о табаке. Табак привезен из Америки.
— Пророк все знал наперед!»
В классе учеников немного. Школьная обстановка для них непривычна. Они чувствуют себя в ней то скованно, то слишком свободно.
«На уроке через весь класс один другому:
— Абдул-Хаки-и-им!.. Я завтра принесу бутылку — нальешь чернила?
— Хорошо».
Ученики сидят в классе в верхней одежде и, выйдя К доске, «стирают написанное полой бешмета или своей папахой…»
Капиеву приходилось помогать в проведении аульских собраний, на которых разъяснялись задачи начинавшейся в то время в Дагестане коллективизации. Об этом он тоже делает короткие записи, в немногих словах рисующие специфическую обстановку этих собраний — столь необычных для жизни аула, замкнутой в строгие, веками сложившиеся формы.
«— Вопросы есть? — кричу я на аульском собрании.
Молчание. Только древний старик с красными, провалившимися глазами и тонкими усами, завозившись на последней парте (собрание происходило в школе), отвечает:
— Если б знали, как тебе задавать вопросы, а то не знаем».
Среди записей, сделанных Капиевым в эти годы, некоторые удивительно колоритны и многое открывают человеку, вовсе незнакомому с жизнью Дагестана тех лет.
«Тайное голосование в горах. Избирателю объяснили:
— Вот войдешь в комнату — там никого, кроме тебя, не будет. Если тебе по душе, чтоб этот человек был председателем, ты бросишь белый камень, если нет, то черный. Понял?» (Аул был поголовно безграмотный, и потому решено было вместо листков бросать в урну камни.)
«— А что? — воскликнул избиратель (сухощавый, гордый лезгинец). — Я боюсь, что ли, кого-либо, чтобы прятаться? Пусть он мне глаза выколет, если я спущу этому негодяю! Это же трус! — И подняв камешек: — Эй, джамаат, этот человек — сукин сын! Смотрите, я кладу ему черный камень, ничего не боясь. Так делайте и вы!..
И все последовали его примеру. Брали черные камешки и открыто клали в кувшины. Так ничего и не вышло из тайного голосования».
За эпизодом, описанным как курьез, перед читателем встает время, и быт, и резко очерченный национальный характер.