Читать «Антология осетинской прозы» онлайн - страница 5

Тотырбек Исмаилович Джатиев

Новая история края характеризуется глубинным процессом формирования революционной сознательности бедноты. Ее долгий тернистый путь к революции составляет идейно-художественный стержень романов «Пробуждение» Владимира Гаглойты, «Двенадцать ран как одна» Нафи Джусойты, «Глашатай гор» Сергея Хачирова.

С появлением этих произведений осетинская эпическая проза как бы возвращалась на круги своя, обнаруживая определенную цикличность своего развития. Однако это не повторение пройденного, а высвечивание новых граней традиционной проблематики, которая разрабатывается теперь во всеоружии исторической науки и художественных достижений литературы в целом.

Есть своя закономерность в том, что едва ли не каждое, поколение писателей, начиная свой творческий путь, обращается ко временам предреволюционным и революционным, стремясь внести свою лепту в летопись, созданную зачинателями осетинской литературы в конце двадцатых и начале тридцатых годов.

Роман Георгия Черчесова «Заповедь» станет в один ряд со своими предшественниками, дополнив их оригинальной трактовкой темы, свежестью изобразительных красок. Автор проявил добротное знание исследуемого материала и уменье распорядиться им по законам писательского мастерства.

Прототип главного героя произведения — реальное лицо, человек легендарной славы и биографии. Писатель избежал сухости документальной хроники, остался верным психологической сути образа.

Книга незримыми нитями связана с фольклорными традициями. Доля Мурата Гагаева, его скитания по белу свету, злоключения, дружба, вражда с Таймуразом Тотикоевым — во всем слышится отзвук песен, легенд и преданий гор. Это мета народного характера, народной судьбы.

Жизнь Мурата не только хождение по мукам, но и накопление социального опыта, постижение азбуки классовой борьбы. Он не одинок в жажде счастья, однако у него своя беда и своя ноша, своя боль и своя цель. Острота мысли и неуемный темперамент, чистота побуждений и поступков составляют сердцевину его беспокойной натуры. И в жизненных переплетах невероятной жестокости он не мог не сложиться в сознательного борца, который доискался-таки вожделенной Правды.

Нравственные заветы предков и «домостроевский» семейный уклад, земельные распри и мытарства горцев в дальних странах, личные неурядицы героев и разлом общества в годы революции — вот не претендующий на полноту срез проблематики романа.

Автор чувствует себя раскованно и в описании стихии гор, и в показе реалий жизни, складывавшихся веками, и в лепке образов людей старого мира.

Менее убедителен он в изображении классовых схваток в горниле революции и осиного гнезда народных «радетелей». Писатель словно заспешил к финальным сценам, облегчил себе задачу, больше думая о событийной основе произведения, нежели о мотивированности того, что происходит с персонажами на крутых поворотах истории.

Повергая в прах социально-экономические устои угнетения человека, революция рассеивала и нравственные иллюзии, которые опутывали его, проникая во все сферы бытия — общественные и личные, политические и морально-этические.