Читать «Русские и нерусские» онлайн - страница 82

Лев Александрович Аннинский

А у немцев? Никаких оскорблений, никакой личной ненависти и, разумеется, никаких брудершафтов с низшими расами. Аккуратные списки на расстрел. Включая женщин и детей!? Да, женщин и детей в первую очередь, потому что везти их в Германию в качестве рабочей силы нет расчета.

Поскольку речь идет пока что о еврейско-немецком варианте межнациональных отношений, продолжу сюжет. Иосиф, счастливо избежавший встречи с немцами летом 1941 года, встречается с ними зимой 1943-го: барак для военнопленных выстраивают близ их школы, и воспитанники, несмотря на запрет замполита, начинают таскать военнопленным хлеб. Из жалости.

Один немец, взяв хлеб из рук Иосифа, произносит следующий монолог:

— Мальчик, ты еврей? Я — не убивал!! Никогда! Клянусь! У меня тоже есть дети.

Но самое жуткое даже не это, а то, что происходит потом. Мальчик, не ведающий генезиса своего идиша, недоумевает, как это он понял немецкую речь. И бежит за объяснением этой загадки. куда? Естественно, в школьную библиотеку. К Александре Ивановне, выдающей книги. К тете Шуре.

Та, выслушав вопрос, бледнеет?

— Откуда ты узнал, что я немка?..

Вот она, главная жуть. Честный немец в ужасе от содеянного зла может дойти до отчаяния. Но он дисциплинирован, он не делает зла лично, а только в рамках той Системы, в тисках которой, как правило, пребывает. И он не кается. Ибо каяться должна Система. Честный немец может спасти душу только одним способом: избавившись от Системы, свалив на Систему свой душевный ужас, прокляв Систему. Лично он — невиновен.

Наши же родимые виновны все подряд по самоопределению. Не согрешишь — не покаешься, не покаешься — не спасешься. Можно жить в Зоне той или иной Системы, не очень ей доверяя и не очень ею стесняясь. Страдают и гуляют, гадят и каются в такой Зоне вполне индивидуально, часто мешая одно с другим. И Система (сталинская, в отличие от гитлеровской) не пишет на своих знаменах никакого антисемитизма, а при нужде просто попускает его из бурлящего в повседневном быту вечно грязного источника. И каяться Системе не в чем. Если кто и кается, то — в масштабах «грудной клетки». Или клетки лестничной. Каков грех, таково и покаяние. Мы где оставили Иосифа? Перед запертой дверью его бывшего дома, из-за которой несется ругань?

Здесь и подхватим его. Только дверь на сей раз другая. В Москве, в кооперативном доме, при оттаявшем социализме. Что бывает в кооперативном доме, недавно выстроенном? Правильно: текут трубы. Что говорит подмокшая соседка, явившаяся качать права? Правильно, она говорит: «Жидовская морда».