Читать «Русские и нерусские» онлайн - страница 61

Где евреи?! — задаю я сакраментальный вопрос. — Какую роль они играли в этих событиях?

Никакой, — отвечает Резник. — Или почти никакой.

Поэтому в этом комментарии я с облегчением обхожусь без них.

Всклень

Хотя в перечень русских воспоминаний, которые сохранили для Меира Шалева его дедушка или бабушка, входят, наряду с волками и березами, снежные просторы, — Россия овеяна в воспоминаниях внука соразмерным теплом. Это тепло согрело и его «Русский роман», принесший автору в 1985 году международную известность; согревает оно и его статью «Русский след», которую я хочу теперь откомментировать.

Меня в этой теплой статье обожгло одно место, с которого и начну.

Новоприбывшим репатриантам, заявляющим, что они из России, дедушка или бабушка устраивают нечто вроде экзамена: смотрят, как те пьют чай. Чай должен быть очень горячим, а чашка полна до краев.

Прочтя это, я поразился точности примет: чай моего детства был именно таким — он обжигал, а наливали его. есть такое замечательное русское выражение: всклень, то есть в стеклень, вровень с краями стакана.

В мое детство эта привычка вошла с нищетой эвакуации: воду грели на керосинках (а если на электроплитках, то экономя каждую минуту: свет «давали» на два часа в сутки). Как тут не ценить кипяток да еще в нетопленом доме — ведь не греть же заново! Раз приготовлен чай, то ни капли не должно быть потеряно, и налито — до краев, и выпито до дна. Потому что добавки не будет. Поэтика военного детства, экономика 1942 года.

Меир Шалев, родившийся шесть лет спустя, этого знать уже не может, его отец, Ицек Шалев, родившийся за четверть века «до», знать еще не может; дед, эмигрировавший с Украины за полвека «до», вообще жил совсем в другие времена

И все-таки этот чисто русский жест: ладони, осторожно, чтобы не расплескать, охватывающие кипяточно-горячий стакан, — не потерян, он достигает моей души полвека спустя через границы и фронты.

Обожгло душу. А дальше? Есть ли хоть краешек надежды, что «русский след» увековечится у потомков еврея, вернувшегося на Землю обетованную из проклятого галута? Да ни краешка! Все уйдет за край, будет потеснено уже в сознании детей, едва откликнется у внуков, а у правнуков вообще исчезнет миражным отсветом: снега, березы, волки.

«Через одно-два поколения «русский след» можно будет уловить только в музыке, в кухне да в ностальгических рассказах о бабушках и дедушках.

Тогда зачем хранить?

На вопрос «зачем» есть только один рациональный ответ: незачем. Но есть другой вопрос, вернее другой уровень бытия, на котором задаются другие вопросы. Зачем Багратиону было помнить, что он грузин, Барклаю — что он шотландец, Брюсу — что швед, Шафирову — что еврей?

Зачем евреям галута было помнить, что они евреи?

Сохраниться, чтобы вернуться?