Читать «Русские и нерусские» онлайн - страница 23

Опять-таки: спасибо, что в роли беса — француз. А все-таки чудовище Российской империи тут как тут. Но там и еще куча чудовищ. Не те проглотят, так эти. Меня, однако, интересуют не чудища вообще, каковых много было во времена Гамба (а потом будет еще больше). Меня интересует чудище конкретное, родное, именно — Россия в оценке одного из умнейших грузинских писателей.

Вот его оценка: «Опасность подстерегала Россию. и она должна была прикинуться мертвой, чтобы одурачить доверчивый мир, а затем восстать из мертвых — мощней и жесточе, чем прежде».

Поначалу я опешил: как это «прикинулась»? Десятки миллионов угробленных, голод, разруха, искоренение культурного слоя — это притворство? И большевизм, который выносила интеллигенция в своих расколотых мозгах, — тоже притворство?

Да, отвечает Отар. «Тактический ход». Искусство отвлекающих расколов. Раскол интеллигенции на революционеров и охранителей. Раскол революционеров на меньшевиков и большевиков. Раскол большевиков на троцкистов и сталинцев.

И все это — сплошная имитация ради спасения империи?!

А потом я подумал: свершившегося не воротишь, но если наш грузинский друг думает, что русские спасли свою державу именно таким хитроумным способом, — не стоит его разубеждать. Никто еще не воздавал нам должного таким экзотическим способом.

А что прикидывающаяся мертвой Россия исходит в романе зловонием — так это нормальная художественная краска. Стерпим. Тем более что соотечественников своих Отар изображает куда беспощаднее, чем русских. И обвинены во всех бедах Грузии у него прежде всего сами грузины. Подлецы и предатели «на то пошли, то и сделали, — говорит он. — Но и мы им ни разу не помешали».

Роман Чиладзе помогает вдуматься в эту чисто грузинскую драму, хотя и в новое время тут не обходится без нашего брата. Появляется урядник, и пока доверчивый грузин-пастух пасет свое стадо на горных пейзажах, «гость» наглым образом крутит роман с его женой. Дело кончается, естественно, поножовщиной. Все это: и блудный грех, и кровавую расправу — наблюдает младенец, засунутый в годори.

Годори — большая плетеная корзина. Обычно ее носят за спиной, а тут использовали как клетку для ребенка, которого отец не успел зарезать, а зарезать хотел, так как не был уверен, что это его ребенок.

Следите далее за превращениями этой корзины, неспроста она дала название роману.

События идут своим ходом. Сын несчастного пастуха (или наглого урядника?), вылезший из своей капсулы, вырастает таким же беспочвенным отбросом и беспощадным бандитом, какие кучкуются в эту пору и в революционной России. Парень едет туда, по дороге находит себе жену, такую же «интернационалистку», как он сам (между прочим, казачку), и где-то «на полпути», в кустах, она рожает ему сына — будущего всесильного палача-особиста, которому суждено особенно прославиться в 1937 году: в чекистских подвалах собственноручно расстреливать врагов народа.