Читать «Русские и нерусские» онлайн - страница 204

Лев Александрович Аннинский

Что же нам делать? Чем держаться? Надеяться, что невыносимая трагичность бытия сменится когда-нибудь райским блаженством, при котором Грабовой не понадобится?

Мало на это надежд. Не в том задача, чтобы избавиться от горькой правды, а в том, как эту правду выдержать.

Бывший счастливый комсомолец, я спрашиваю: может, пора нам примириться с тем, что счастье — химера? Оно, счастье, элементарно, пока осмысляется на уровне элементарностей. Не сдохнуть с голоду, дойти целым до другой стороны улицы, не сгореть, не подорваться. А если не сгорел и не подорвался, то последний вопрос: «Зачем?» К кому идти с этой тоской? На другой стороне улицы — то же самое. Такая же боль.

Вы, Игорь Николаевич, цитируете целителя, который просит «не мешать ему делать людей счастливыми».

Процитирую Осипа Мандельштама, который когда-то спросил свою Надежду:

— С чего ты взяла, что должна быть счастлива?

Надежда свой крест, как известно, донесла.

Пробую я исцелиться, вспоминая великого поэта. Не знаю, как кому, а мне он до некоторой степени вправил-таки мозги.

Природа ухмылки и ухмылка природы

Разумеется, я не поддамся соблазну итожить всю состоявшуюся в «Литературной газете» дискуссию о шарлатанах духа, но на обращенные лично ко мне суждения отвечу.

1. Природа ухмылки

Алексей Шорохов назвал меня «непримиримым адвокатом литературных комиссаров XX века и язвительным златоустом современности».

Правильная характеристика. Я бы только добавил, что комиссары — в пыльных шлемах. Для точности интонации. А чтобы объясниться по части язвительности, процитирую моего уважаемого оппонента чуть дальше, ибо он уловил нечто важное: пишу я — «в шутку, играючи». О чем пишу? «О выборе, который был, по мнению Льва Аннинского, у России в 1917 году: коммунисты или черносотенцы? Пламенные «безумцы» (это прагматик-то Ленин с диетическим молочком в ссылке).»

Уточняю: это не мнение Льва Аннинского, а пересказ точки зрения американского историка Ричарда Пайпса (на которого я неоднократно честно ссылался); смысл же его позиции в том, что в межреволюционные и революционные годы ничем не могли помочь народу здравомыслящие политики вроде кадетов или меньшевиков, — а только безумцы. В безвыходной, безумной ситуации способны были народ возглавить или черносотенцы, или большевики. Оно и оправдалось — в случае большевиков, оказавшихся более решительными и жестокими, чем их конкуренты.

Ленин, конечно, гений тактики и расчета, и в этом смысле — откровенный прагматик: «Взять власть!» «Удержать власть!» — а там посмотрим. Это так же практично, как кушать хлебные «чернильницы» с конспиративным молочком в случае обыска в ссылке. И совсем другое — вешать перед лошадью Истории морковку в виде теории отмирания государства, рисовать будущий коммунизм посреди руин рухнувшей империи, а главное — чувствовать, как за этими морковками тянутся расквашенные в мировой драке морды «народов мира», — такие запредельные номера может проделывать только безумец, вобравший в мозг безумие ситуации.